|
Эриксон: Именно так. Потому что, если бы я сказал “чтобы закрыть их”, с этим можно дальше бороться, а “чтобы закроешь” — как с этим бороться? Ей пришлось прибегнуть к ряду психологических маневров, чтобы определить, что это грамматическая ошибка. Зейг: Да. Ей стало труднее сопротивляться, потому что часть своей энергии она направила на определение грамматической ошибки. Эриксон: Совершенно верно. Когда затрагиваешь в лекции какой-нибудь спорный вопрос, надо быть чрезвычайно осторожным. Сразу замечаешь в аудитории враждебные лица оппонентов, и стоит тебе оговориться, как тут же раздается: “Я бы лучше справился”. Автор реплики полон чувства собственного превосходства, но не осознает, что это чувство зиждется всего лишь на одном неправильном слове. Зейг: То есть он спорит с формой, а не с содержанием. Эриксон: Угу. Зейг: Это вариант того случая, когда пациенту предлагается символ, способный принять на себя его эмоции. Помнишь ту историю, когда ты посоветовал женщине, у которой умер ребенок, посадить дерево. Символ поглотил горькие чувства. Так и здесь: ты делаешь грамматическую ошибку, и она отвлекает на себя и поглощает часть эмоций. Эриксон: Можно единственным словом вызвать враждебность, и в то же время подарить людям ощущение счастья. Зейг: Ощущение собственного превосходства. Эриксон: Угу. Они воспринимают счастье как счастье, не вдаваясь в его природу. Зейг: Не определяя его как чувство высшего порядка? Эриксон: Не соотнося это чувство с породившей его причиной. Они тебя слушают и счастливы. Зейг: Потому что ты оговорился. Эриксон: Однажды со мной вступил в спор один преподававший в Чикаго приверженец Адлера. Я пытался уйти от этого спора, возражал, но он решил, что я его боюсь. Я использовал массу отвлекающих маневров, включая неправильное произнесение слов. Он с таким ликованием поправлял меня и был так счастлив по этому поводу, что это счастье стало излучаться на то, что я говорил. Он давно возглавлял чикагскую школу и знал об Адлере больше меня. Но я продолжал все в том же духе, пока он, наконец, не расплакался. Зейг: Отчего он расплакался? Эриксон: Он слушал меня с возрастающим восторгом, но не осознавал, что его эмоции вызваны тем, что он без конца поправлял мои неверные слова и неправильное произношение. В конце концов, он обнаружил, что соглашается с моими доводами. Но он не собирался соглашаться, он намеревался разбить мои доводы в пух и прах. Эриксон: (Роза моргает.) Ей все труднее открывать глаза. (Роза закрывает глаза, затем, прикусив губу, открывает их. Пауза. Салли закрывает глаза.) — 233 —
|