|
Именно так меня учили медитации, когда я был послушником. Мне велели брать Библию, или несколько книг о Библии, и обдумывать их, и усваивать, и молиться. Для начала это было довольно хорошо, и я тоже рекомендовал бы начинать таким образом. Моя единственная претензия: в религиозных установлениях, как того, так и нашего времени, ничего не продвигалось дальше изучения Библии и молитв. Старая средневековая традиция проведения людей через различные этапы самадхи была в общем-то потеряна. Просто не принято было знакомить людей с надконцептуальными формами молитвы; впрочем, и «мистицизм» не был хорошим словом. Разумеется, если люди случайно выходили на самадхи или активно предпринимали что-то подобное на свое собственное усмотрение, как это делали многие, их ничто не останавливало, но квалифицированной и эффективной методологии в этом направлении существенно не доставало. Олдос Хаксли и другие упрекали иезуитов в причастности к упадку мистики в Европе девятнадцатого столетия, обвиняли сыновей Игнатия в обучении такому типу молитвы, который был скорее математикой, чем созерцанием. Но, возможно, это не вполне справедливо. Дело здесь в другом. Прежде всего, уместной считалась предусмотрительность в сокрытии мистики — ввиду волны мистики ложной, которая произвела опустошение в религиозной жизни более раннего периода. Затем сказывался дух времени (мои немецкие друзья, если я слышу их правильно, называют его Zeitgeist), когда серьезный удар был нанесен монастырям – как и сегодня общество не препятствует их разрушению. Последнее столетие отмечалось духом наукообразности, рационализма, догматизма, который ценил понятия, образы, математику, идеи, однако был поставлен в тупик безмолвной темнотой мистической мудрости. Все это способствовало нарушению мистической традиции. Добавьте к этому общий упадок сил Запад в течение последнего десятилетия, и вы поймете, почему так много религиозных орденов утратили свою мистику, и с нею — свое прозрение. Таково положение дел, при котором дзен и другие формы восточной мистики появляются на горизонте. Я уверен, они имеют, что сказать нам. Я уверен, они могут помочь угасающим религиозным орденам разрешить некоторые свои проблемы и произвести преобразования. Они могут помочь и мирянам-христианам достичь самадхи. Встретившись с подобным феноменом и желая почерпнуть учения из сокровищницы Востока, человек с Запада может занять одну из двух позиций. Первая: он может выбросить за борт свои собственные традиции, чтобы принять все восточные. Пренебрегая гигантами собственного прошлого, он может сесть у ног роши и пытаться достичь сатори, который передается из рук в руки через многие поколения со времени Бодхидхармы, и даже со времен Будды. Таким образом, он вошел бы в поток восточного буддизма, и если он — христианин, то сумел бы ввести свой сатори в рамки христианства. Кое-кто из людей Запада пошел по этому пути. — 28 —
|