Христианский дзэн

Я старался придать моим занятиям налет академичности (в конце концов, положение к этому обязывало); но, чувствуя, что теоретическую часть следовало бы подкрепить практикой, я пригласил студентов и вообще всех желающих проводить в медитации по сорок минут ежевечерне. Не могу сказать, что моим намерением было направить их по мистическому пути; просто дать им некоторый соответствующий опыт с ощущением вкуса мистического безмолвия (это, я уверен, возможно) и познакомить с медитацией, которая осуществлялась бы без мыслей, без образов, без желаний, во внутреннем единении и мире. Делать это я попытался посредством нескольких простых методов, с кратким пояснением – в общих чертах. Я хотел минимально загружать студентов теорией — чтобы они могли просто «сидеть».

К моему удивлению на занятие явилось человек пятьдесят или шестьдесят, многие подходили уже после начала. Итак, мы сели в университетской часовне — лицами к стене и не думая ни о чем. Понятно, выглядело это значительно менее впечатляюще, чем в торжественных залах медитации в Энгакуджи или Эйхейджи. У нас отсутствовал особый упор на стиль. Бывшие уже в употреблении подушки и одеяла — вместо специальных красивых подушечек, называемых «дзафу», не было удобных мест для медитации, расположенных «по линеечке», да и всей дисциплинировавшей атмосферы храма дзен. К тому же «западным» ногам не легко принять позу лотоса, и «западные» спины так и норовят ссутулиться. Но, несмотря на все это, в зале воцарилась успокаивающая тишина (опоздавшие чувствовали это немедленно), ощущение общности и атмосфера сверхъестественного присутствия. С некоторыми студентами, жаловавшимися, что «просто сидение» приводило их к чувству изоляции, мы начинали и заканчивали занятие исполнением хорошего старого гимна: «Мы — едины в Духе, мы — едины во Всевышнем…» Даже воспоминание об этом причиняет мне острую ностальгическую боль по тем счастливым дням. И несмотря на то, что наши занятия были не более чем скромной попыткой, они убедили меня, что дзен в некотором виде или форме имеет будущее в рамках христианства. Западному христианству, я повторяю, нужен подобный тип духовной практики – люди стремятся к нему.

Была там, правда, небольшая оппозиция, но все же меньше, чем я ожидал. Я признаюсь, что могу понять чувства своих критиков. Примирение мировоззрений требует некоторого времени, чтобы вписаться в психологию даже достойных людей, и я увидел сразу, что засилье восточных религий в последнее время смущало немало убежденных христиан в Калифорнии. Они не знают, обрушить ли проклятия в духе Феллини-Сатириконовского конца Римской Империи (апокалипсическое предзнаменование конца Запада), или сказать «добро пожаловать» — с примирением, пониманием, сотрудничеством и доброжелательностью. Я не был удивлен тому, что некоторые рассматривали меня как буддийского миссионера, пришедшего свалить идолов христианства. Для такого радикально консервативного ирландского католика, как я, это оказалось несколько болезненным. Ирландцы все еще меня немного поддерживали. Я всегда чувствовал, что мои верные парни-земляки принадлежали к людям, наименее открытым мягкому бризу духовности, дующему с Востока. Они куда более естественно чувствуют себя дома с «Да здравствует славный Святой Патрик», чем в позе лотоса, они смотрят с тревогой на шафрановые робы, бороды, и босые ноги — то, что связано с эзотерикой Востока. И напротив, я обнаружил что, если кто-то хочет заняться практикой, близкой дзену, гортанный тевтонский акцент подходит лучше, чем ирландский, который в Соединенных Штатах чаще связывают с Ирландским кофе, а не с восточными занятиями; и многие здесь, не скрывая удивления, как на развлечение приходили послушать ирландца, говорящего о дзене. Увы, в таких обстоятельствах как можно в одиночку преодолеть границы времени и пространства, входя в безмятежную атмосферу чистой без-вещности?