|
Идея спектакля объединяет коллектив в ансамбль единомышленников, сквозное действие такой ансамбль гармонизирует, а сверхзадача вдохновляет. Все это известно. Единственное, что смущает режиссера — воплощение, форма. Как можно отдать ее на откуп непредсказуемости? Или, иначе, как отказаться от власти? (Как будто искусство и власть совместные вещи.) Однако, если режиссер не забудет, что сцена — это не киноэкран, тогда коллективная ансамблевая импровизация в спектакле для него станет главным художественным средством выражения сверхзадачи. Ибо идея и сверхзадача любого спектакля направлены, прежде всего, на решение этической проблемы. Поэтому если актеры объединены общей этической идеей, то любая непредсказуемость в коллективной импровизации станет работать на эту идею. Т.е. каждая импровизационная неожиданность будет про то, о чем спектакль. А вот как исполнена будет такая неожиданность в пределах сквозного действия на пути к сверхзадаче спектакля, зависит от умения и одаренности актеров, их специальной импровизационной обученности. К подобного рода «крамольным» мыслям К.С.Станиславский подошел вот уже почти 60 лет тому назад. Но, увы, эта часть его учения до сих пор находится в тени и почти никак не реализована на практике: «Самые скверные мизансцены те, которые дает режиссер. Я видел, как они [актеры] стояли передо мной спиной, что-то делали, — и я все слышал и понимал. Я ни одной такой мизансцены придумать не могу. Я хочу добиться спектакля без всяких мизансцен. Вот сегодня эта стена открыта, а завтра актер придет и не будет знать, какая стена откроется. Он может прийти в театр, а павильон поставлен иначе, чем вчера, и все мизансцены меняются. И то, что он должен искать экспромтом1 новые мизансцены, — это дает очень много интересного и неожиданного. Ни один режиссер не придумает таких мизансцен» [28]. Составители сборника, где приведено данное высказывание К.С.Станиславского, Ю.С.Калашникова и В.Н.Прокофьева пишут: «Говоря о спектакле без мизансцен, Станиславский имел в виду лишь отказ от твердо зафиксированных "режиссерских мизансцен". Этим он хотел сохранить за актерами право на некоторую импровизационность исполнения. Станиславский искал такие принципы творческой работы, при которых актер должен был" бы всегда идти по внутренней линии роли, а не внешнему рисунку раз и навсегда установленных мизансцен. Он мечтал о воспитании такого уровня артистической техники, при которой актеры умели бы каждый раз заново приспосабливаться к партнерам и сценической обстановке, варьируя и видоизменяя внешний рисунок действия, то есть "приспособление" роли. В своей педагогической практике в Оперно-драматической студии Станиславский, в порядке опыта, пробовал отказаться от фиксированных мизансцен. — 135 —
|