Юнг и постъюнгианцы

Этот вопрос о функционировании матери в качестве самости ребенка в отличие от самости ребенка, деинтегрирующей по от­ношению к матери, породил очень горячие споры в аналитиче­ской психологии. Ньютон и Редферн внесли два полезных свя­зующих предложения. Во-первых, образы, которые появляются в клиническом материале отношений матери-ребенка, действи­тельно символизируют отношения между самостью и эго:

"точно также, как самость инициирует, охватывает и произ­водит трансценденцию зональных драйвов и частично — объектных отношений, так, если все идет хорошо, спокойная "удерживающая" мать инициирует отношения кормления и поддерживает младенца во всех трудностях эмоционального конфликта, связанного с его оральным драйвом, с помощью своей способности сохранять контакт с ним как с "целой личностью" (1977, с. 299).

Из этой общей связи между деятельностью самости, проис­ходящей внутри, и деятельностью матери, происходящей во вне, можно вывести более точную параллель. Внутренние ощущения гармонии и цели (переживания самости) можно рассматривать как интернализацию материнского окружения и особенно при­сутствие и "ощущение" матери (там же, с. 310). Аналогию можно провести с тем, как личность директора пронизывает школу. Состояние эго-самости человека отражает то, что воз­никло между ним и его матерью. Это, возможно, более удовле­творительное использование оси эго-самость, чем слишком про­стая формулировка "мать как самость". Интересно отметить, как далеко зашла относительность понятия самости — это центр личности, архетипичный по своей сути, зависящий в своем индивидуальном воплощении от чувственных переживаний детства. Это один из ключевых моментов теоретического сближения в постъюнгианской психологии, где наконец соприка­саются тонкости анализа младенчества и "большей личности" самости.

ОТ СИМВОЛА К ОБРАЗУ

Воздействие постьюнгианских модификаций основополагаю­щих теорий Юнга совершенно ясно видно в связи с символами. Я намереваюсь показать, как исходное различие, проводимое Юнгом между "знаком" и "символом", было расширено, и стали проводить различие между "символом" и "образом".

Такой Классический аналитический психолог, как Адлер, резко возразил бы против придания особых значений символам, и, насколько я могу судить, все постьюнгианцы в принципе сле­довали этому. Адлер пошел дальше и нашел позитивный момент в "неточности символов" (1979, с. 11). Он говорит, что эта не­определенность свойственна природе жизни и отражает ее. Да­лее, если мы применим "принцип дополнительности" физика Бора к психологии, мы поймем, что интерпретирующие утвер­ждения, которые слишком ясны и точны, непременно содержат что-то фальшивое. Если мы имеем дело с психикой, то нам не следует действовать прямолинейно.