Юнг и постъюнгианцы

До двух лет младенец достигает достаточной степени владе­ния телом, контроля анального и уретрального сфинктеров и ощущения границ своей кожи. Он также достигает прогресса в эмоциональной сфере, поскольку начинает беспокоиться за дру­гих и развивает рудиментарную совесть. И прежде всего, он пользуется символами при взаимодействии с переходными объ­ектами или в других играх (там же, с. 21-2). Все важные эле­менты индивидуации имеются, и больше не требуется ничего, кроме обычного хорошего материнского отношения (там же, с. 40). Этот процесс уязвим и может пойти неправильно, но это можно в любой момент исправить. Такие противоположности, как хорошее и плохое, внутреннее и внешнее, примиряются, и достигается интеграция сознательного/бессознательного, совер­шенно отличная от исходного организмического интеграта при рождении.

Можно было бы сказать, что это просто описание взросле­ния, а не индивидуации. У нас есть две возможности рассматри­вать это. Во-первых, можно сказать, что указанные черты — это особый аспект взросления, имеющий отношение к объединению разных направлений личности и к символическому переживанию. Взросление — это большой термин, индивидуация ~ отдельная часть. Во-вторых, можно приветствовать взросление как индивидуацию и далее подчеркнуть, что теперь у нас есть модель ин­дивидуации как естественного процесса, который, будучи дос­тупным для всех в младенчестве и детстве, потенциально дости­жим всеми во взрослом состоянии. Подчеркивая то, что это ес­тественный процесс, Фордхам делает индивидуацию демокра­тичной.

Вполне возможно, что Юнг не согласился бы с идеей Фордхама об индивидуации в детстве:

"снова и снова я отмечаю, что процесс индивидуации смеши­вается со становлением сознания эго и что эго вследствие этого смешивается с самостью, что естественным образом приводит к безнадежной концептуальной путанице" (CW 8, para. 432).

Здесь поставлена на карту концепция или установка Юнга о том, что такое индивидуация или чем она должна быть. Юнг так внимательно относился к особому символу самости и симво­лическому переживанию, что иногда он терял свою исходную мысль о том, что индивидуация подобна инстинкту или драйву и, следовательно, естественна.

Снова Хиллман рассматривает ту же проблему с другой точки зрения, предполагая, что мы должны говорить скорее не об Индивидуации, а о множестве индивидуации, которые исхо­дят от "наших внутренних множественных личностей. Поэтому человек не может установить норму даже для самого себя" (19756, с. 88). Каждый из нас поклоняется многим Богам, и наши многочисленные нормы выражены во внутреннем пантеоне. Глобальные утверждения бессмыслены.