|
Я задаю, несомненно, простой и напрашивающийся сам собою вопрос: существовали ли в предполагаемый начальный период наряду с последовательностями Timeo. Ne moriatur также последовательности типа Times. Ne moriatur 'Опасаешься. Не умер бы он' и Medicus timet. Ne (pater meus) moriatur 'Врач опасается. Мой отец не умер бы'? Возможно, да, возможно, и нет. Дело в том, что надо было бы знать, где возникает выражаемое языковыми средствами желание (больной не должен умереть) в этих сконструированных случаях. В душе говорящего таким же образом, как и в случае Timeo. Ne moriatur, или же в душе того, к кому обращено высказывание, или в душе врача? Для готового языкового состояния классической латыни, где два предложения превратились в одно гипотактическое образование, интерпретация не вызывает никаких сомнений. Там 'опасение' примысливается лицу, являющемуся субъектом первого предложения независимо от того, указывает субъект на первое или на второе лицо либо называет человека. А как обстояло дело в чисто паратактическом высказывании? Можно было бы себе представить промежуточную фазу, в которой функция выражения желания (лучше: функция заклинания) у ne была еще полностью жива и наблюдался скачок из повествования в первом предложении в прямую речь, содержащуюся во втором предложении — Meducus timet: ne moriatur 'Медик опасается: не умер бы'. То обстоятельство, что подобного рода размышления излишни в случае приводимого Кречмером примера, не должно нас, однако, от них удерживать, после того как мы на примере древнегреческого текста узнали, в сколь малой степени сами собой разумеющимися являются переходы к собственно сложноподчиненным предложениям. Там при зарождении релятива нужны были иные, чем здесь, процессы. Но переходы и здесь были, очевидно, неизбежными. И одним из таких переходов могло быть, по–видимому, смешение, которое я имею в виду, — смешение, на которое был сделан намек, когда речь шла об известном специальном случае включения прямой речи в повествование, однако само смешение не было при этом в достаточной степени определено и исчерпывающе описано. Вовсе не случайно, что в ясных и убедительных — с точки зрения теории языка — примерах Кречмера содержатся (древний) императив и оптатив (или прохибитив). Ведь в своей теории Кречмер делает упор на экспрессивную и на апеллятивную функции. Указанные словоформы, если бы их не было, можно было бы сконструировать вместе с предложениями, которым они придают соответствующий характер, с помощью инструментальной модели (Organon–Modell) точно так же, как и редкие, похожие на предложения, подключения к междометиям. Я имею в виду лат. Heu me miserum 'Увы мне, бедному!' или Vae victis 'Горе побежденным'. Здесь важно следующее: во всех случаях, где в значительно более поздних предложениях без указательного поля экспрессивный или апеллятивный момент, выраженный посредством музыкальных модуляций имеет собственную фонематическую форму (которая, как в случае императива komm! veni! 'приходи!', может заключаться также в отсутствии суффикса) в принципе возможны выявленные и описанные Кречмером гипотактические образования. — 336 —
|