Теория языка

При этом нельзя забывать об ударении; этот вопрос тотчас же подсказывает нам, что сильное ударение сохраняется на детерминирующем члене композиции в образованиях типа «timbre poste». Сопоставляя Montblanc и WeiЯhom[260], мы видим, как уменьшается разница между немецким и французским языковым сознанием относительно именного композита (полностью в духе тех целей, с которыми проводил свое доказательство Шмидт). Что ж, остается спросить, как все это соотносится с другими случаями шмидтовской классификации языков с препозицией и постпозицией. Существуют ли языки, ставящие ударение на опорные члены сочетания? Если да, то в этом заключалось бы более радикальное противоречие; если нет, то закон об ударении на неосновной части именного сочетания был бы универсальным для всех языков, менялась бы лишь позиция самого члена.

6. Реализация признаков понятия слова в композите

Когда теория языка возвращается к своим делам, проведя долгие часы учения у знатоков конкретных человеческих языков, она имеет возможность даже в споре с самим Бругманом защищать с аргументами в руках тривиальное положение о том, что композит на самом деле является композитом, то есть словом (в наиболее чистом виде — именем, составленным из символов). Бругман недоволен старым названием, ему хочется заменить его —лучше всего названием «словесное единство» (Worteinigung) или «объединенное слово» (Einigungswort).

«Между тем у нас со старых времен в грамматической терминологии есть, право, так много недостаточного и вводящего в заблуждение... и, вероятно, нам придется тащить это за собой еще столетиями, и не так уж быстро удастся нам избавиться от термина „сложение" (Zusammensetzungen)» (Вrugmann. Ор. cit., S. 400).

Мне кажется, что выражение «слово, составленное из символов» (symbolgefьgtes Wort) достаточно в случае необходимости для объяснения положения дел; вообще же старое название было вполне подходящим. Во всяком случае, именной композит, как и «объединенное слово» (Einigungswort), представляет собой слово; применительно к нему можно верифицировать все признаки понятия «слово». Во–первых, у него есть собственный мелодический облик (правила акцентуации которого пока еще определены лишь частично), иногда слово, составленное из символов, обнаруживает фонематические модификации, как в примерах из списка Пауля: erlauben — Urlaub 'разрешать — отпуск' и erteilen — Urteil 'отдавать — приговор'. Во–вторых, композит оказывается способным к включению в поле и принадлежит к определенному классу слов. Слово, составленное из символов, ведет себя в поле предложения в целом так же, как симплекс; внутри него все синтаксические реликты как бы оказываются поглощенными, они остаются неприкосновенными, даже когда в конкретном случае этому образованию требуется доказать свою способность к «грамматическому употреблению» и быть снабженным полевыми знаками. Язык сам следует указанию Бругмана и придает композиту новые полевые знаки независимо от того, «возник ли данный тип в доисторическое или историческое время» и много или мало от прежнего полевого знака он может еще сохранить в себе. Будь то слова «Akropolis» или «Mannsbild» 'настоящий мужчина, мужик, мужчина, букв. мужской образ', генитив от композита образуется так же, как если бы это был симплекс: ??????????, des Mannsbildes. В этом — подтверждение второму критерию Мейе для понятия слова.