Теория языка

Итак, еще раз нашел подтверждение тот факт, что среди немецких композитов вновь появляются все способы соединения предложений. Однако наряду с этим нельзя не признать и другого факта, того, что в любом случае можно совершенно корректно показать, какой полевой разрыв существует между типом сочетания в композите, характеризующем его как слово, и полем предложения, в которое входит этот композит. Например, если некто den Schuhmacher oder den Gesundbeter oder den Tagdieb durch bleut 'отлупит сапожника, или знахаря, или тунеядца', то «аккузативное» значение элемента Schuh 'сапог' и т.д. не будет иметь ничего общего с употреблением падежа в поле предложения, поскольку там с тем же успехом мог бы стоять, например, генитив. В конечном итоге именно это представление о полевом разрыве послужило основой для сопоставления композитов с придаточными предложениями в изящно написанной книге Германа Якоби «Композит и придаточное предложение»[263]. У композита и придаточного предложения между собой много общего. Но они различаются тем, что развитое придаточное в отличие от четкого композита не способно к образованию полевых значений и, например, как целое не может присоединять к себе падежные форманты, как «Akropolis» или «Mannsbild». Не стану оспоривать тот факт, что среди композитов есть переходные явления; таковы примеры, относящиеся к четырем последним группам по списку Г. Пауля, то есть те самые «предложения–композиты», которые не способны к образованию поля, но всюду, где могут быть употреблены, лежат в поле предложения, как эрратические валуны[264] или как вокативы и междометия. Точно так же в большинстве языков происходят интересные полевые фузии между управляющими и зависимыми предложениями. Тем не менее нам пришлось бы отказаться от многих положений теории языка, попытайся мы скрыть возникающий во многих местах нормальный полевой разрыв на том основании, что иногда приходится сталкиваться с из ряда вон выходящими промежуточными явлениями. Ведь они представляют собой чрезвычайно эффективные шарниры в человеческой речи и образуются в свою очередь в результате полевого разрыва между зависимыми предложениями; а при полевом разрыве между композитом и предложением возникает нечто существенно иное. Более подробно эти представления будут изложены в последнем параграфе книги.

§ 23. ЯЗЫКОВАЯ МЕТАФОРА Сематологическое ядро теории метафоры

В Шварцвальде растет дерево. Его называют Hцlzlekцnig 'король–дерево'. А недалеко от него растет другое — Hцlzlekцnigin 'королева–дерево'. Король и королева — красивейшие деревья во всей округе и настоящие деревья–гиганты. Рассмотрим способ говорения, при котором возникают такого рода композиты, а кроме того, займемся языковой метафорой. Тому, кто начнет обращать внимание на языковое явление, которое обычно называют метафорой, человеческая речь вскоре покажется состоящей из метафор, как Шварцвальд состоит из деревьев. Композиты типа Fingerhut 'наперсток, букв. шляпа для пальца', Handschuh 'перчатка, букв. обувь для руки', Tischbein 'ножка стола' — это метафоры. Если я о супружеской паре скажу: «Он слон, а она лань», — то опять возникнет метафора, и так вплоть до относящихся к восприятию метафор «светлые, резкие тона (или теплые, мягкие), оттенок цвета, сладкая радость, горькое страдание, хладнокровное убийство, мрачные планы» и до более смелых и изысканных образов у риториков. поэтов и философов. Обширные списки примеров в античных риториках, составленных в первую очередь для дидактических целей, малоинтересны для теории языка, насколько мои знания позволяют мне судить об этом. Современные исследователи в своем большинстве увязли в, несомненно, относящихся сюда вопросах психологии переживания[265]. Перед моим мысленным взором в качестве сематологического ядра хорошо продуманной теории метафоры возникает нечто, что можно было бы рассмотреть непосредственно за конструкциями с союзом und (Undverbindungen) и за композитами. Ведь в какой–то степени метафоричной является любая языковая композиция, а метафорическое не является чем–то необычным.