Психологическая наука в России XX столетия: проблемы теории и истории

1 Безусловно, отнесение того или иного психолога к одному из течений может быть лишь условным. Это связано не только с тем, что в ходе своей творческой эволюции многие из них в определенной мере изменяли и уг­лубляли свои концептуальные построения, но также и с тем, что трудно найти однозначные критерии, отличающие творческое наследие предста­вителей разных течений религиозно-философской психологии. В истории философии в качестве таких критериев выделяется влияние той или иной философской системы на творчество ученого (см. работы В.В.Зеньковско-го, Н.О.Лосского и др.), в истории психологии — основное место работы и профессиональная принадлежность ученого (см. работы Будиловой Е.А.). Нам представляется, что один из возможный критериев — степень твор­ческой интерпретации канонических богословских текстов, допускаемая мыслителем.

2 Ситуация с «забвением» или, по крайней мере, умалением роли и зна­чения духовных направлений русской науки, характерна не только для пси­хологии. Такая же ситуация сложилась и в философии, на что обращал внимание в одной из своих работ А.Никольский [31].

37

Традиции религиозно-психологического учения, восходя­щие к началам древнерусской письменности и отечественной философской мысли, в конце XIX — начале XX вв. были пред­ставлены преподавателями и философами духовных семина­рий и академий, учеными религиозной ориентации: Никано-ром, архиепископом Херсонским, митрополитом Антонием (Храповицким), С.С.Гогоцким, В.С.Серебренниковым, Н.О.Лос-ским, В.И.Несмеловым, В.А. Снегиревым, П.Д.Юркевичем, В.В.Розановым, И.И.Лапшиным, С.Ф.Франком, Л.М.Лопати­ным, С. Трубецким и Е.Трубецким и другими.

Расцвет духовной психологии в конце XIX — начале XX вв. был связан с изменениями в духовной жизни русского обще­ства. Известный историк русской религиозной мысли Г.Фло-ровский писал: «В те годы многим вдруг открывается, что че­ловек есть существо метафизическое... Религиозная потреб­ность вновь пробуждается в русском обществе... Религиозная тема становится теперь как тема жизни, не только как тема мысли... Вспыхивает жажда веры. Рождается потребность в «ду­ховной жизни», потребность строить свою душу» [45, с. 452].

При этом следует напомнить вывод Н.А.Бердяева о том, что в целом для русского сознания XIX в. характерен интерес к соединению теоретического и практического разума, достиже­ние целостности в познании. А это предполагает «познание со­вокупностью духовных сил, а не одним разумом» [1, с. 183]1. И с этой точки зрения не столь уж парадоксальным представ­ляется мнение о том, что не только собственно богословские уче­ния, но и «русские безрелигиозные — социализм, народниче­ство, анархизм, нигилизм и самый наш атеизм — имели ре­лигиозную тему и переживались с религиозным пафосом» [там же, с. 183]. Как отмечалось, «все глубочайшие русские мысли­тели и философы были одновременно религиозными филосо­фами и богословами» [47, с. 293].