|
36 Постман и Крачфилд [68] показали, что, когда испытуемого предупреждали, что ему будут предъявлены запретные слова, у него наблюдалась тенденция к снижению порога для них по сравнению с порогом для нейтральных слов; когда же такой инструкции не было, первые порог был выше второго. Короче говоря, предварительная активация клеточных ансамблей — если допустить, что степень предварительной активации есть нейронный механизм субъективной оценки вероятности события,— может происходить как в результате постепенного научения, так и вследствие однократного ознакомления с инструкцией. Кроме того, определенная установка может создаваться самой ситуацией, в которой действует воспринимающий субъект. Исследование Брунера и Минтерна []]] служит тому иллюстрацией. Испытуемым предъявлялась на короткое время искаженная заглавная буквы В (между вертикальной прямой и криволинейными частями буквы имелся небольшой просвет, так что ее можно было принять и за В и за число 13). Испытуемые так или иначе воспринимали материал в зависимости от того, что им предъявлялось раньше: буквы или числа. Короче говоря, ожидание того или другого контекста обусловливает предварительную активацию целого набора соответствующих категорий (или клеточных ансамблей), а не одной изолированной категории. О том, что представляют собой нейронные корреляты процессов упорядочения доступности категории, приходится лишь гадать. Лешли [52] заметил, что, несмотря на все его усилия, ему не удалось обнаружить никаких локализованных следов памяти — будь то в виде реверберационных колец возбуждения или каких-то изменений в толщине волокна, как предполагали Дж. 3. Юнг [88] и Экклз [21], или синаптических узлов, на которые указывает Лоренте де Но [57], или в какой-либо другой форме. Правда, Пенфилду [64] удалось активировать воспоминания путем локального электрического раздражения коры, но отсюда еще очень далеко до определения нейронных основ следов памяти. Сейчас надежнее пользоваться языком формальных свойств, обнаруживаемых системой следов, чем строить психологические модели на основе каких-либо нейрофизиологических или анатомических концепций следов памяти. Не подлежит, однако, сомнению, что одним из формальных свойств системы следов является изменение доступ- 37 поста ее элементов для поступающих раздражителей, что в свою очередь обусловлено рассмотренными выше факторами. Весьма знаменательно, что, когда теория следов не учитывает этого обстоятельства, она теряет свою ценность при описании обширного ряда явлений перцептивной категоризации, с которыми мы теперь познакомились. Согласно Кёлеру [48], для всякого процесса раздражения находится соответствующий ему след в памяти, так что идентификация раздражителя осуществляется путем установления сходства между процессом раздражения и следом памяти. Эта теория подверглась критике — с моей точки зрения, справедливой,— поскольку она ничего не говорит о природе того сходства, которое существует между следом и процессом раздражения, утверждая лишь, что структуры воспринимаемого образа и нейронных процессов изоморфны. Но поскольку такое сходство носит избирательный характер — два объекта могут быть сходны по цвету, но весьма различны в количественном или ином отношении,— то должно, несомненно, существовать нечто третье, определяющее основу для сравнения. Еще более серьезным недостатком этой теории является ее неспособность объяснить увеличение вероятности отнесения объекта к определенной категории вследствие изменения установки или субъективной оценки вероятности. Между тем результаты Брунера — Минтерна показывают, что при наличии двух следов, из которых каждый в равной степени может быть сопоставлен (в силу своего одинакового с ним сходства) с процессом раздражения, возникает связь процесса раздражения с тем следом, для которого вероятности сочетания с событиями окружающей среды выше. Этот интересный факт вступает, однако, в противоречие с духом гештальттеории. — 24 —
|