|
York]3]959е r t h е i m е г м’ productive Linking. Rev. ed. New ]4. W h i t e h e a d A. N. and Russell В Princinia mathematica. 3 vols. New York, ]925-]927. rnncipia 319 КУЛЬТУРА И ПОЗНАВАТЕЛЬНОЕ РАЗВИТИЕ В последующем изложении мы займемся анализом того, какое значение для интеллекта человека имеет тот факт, что он вырос в условиях данной, а не какой-либо иной культуры. Это, разумеется, одна из форм старой проблемы относительной роли наследственности и среды. Нас интересует конкретно следующий вопрос: какое именно влияние оказывают на интеллектуальное развитие внешние условия и в каком отношении это находится к ряду постепенно развертывающихся состояний созревания? Прежние дискуссии на тему «Наследственность или среда?» были безрезультатны, поскольку никакой психологический феномен не существует в отрыве от биологических условий развития организма и вне конкретного окружения. Тем не менее можно попытаться изучить области пересечения этих двух факторов развития — биологического фона и культурной среды,— имея в виду более скромную цель: выяснить, какого рода различия в культуре влекут за собой данное интеллектуальное различие и каким конкретно образом и на каких этапах развития это влияние становится очевидным. Идея о том, что культурные вариации влекут за собой вариации способа мышления, не нова. Это одна из постоянных тем антропологических исследований (например, Боас [7], Мид [43], Уорф [62]). Психологи также интересовались тем, какое влияние оказывает культура на познавательное развитие, однако применяемые ими методы редко были на уровне задачи. Новейшее и наиболее обещающее направление в антропологии, так называемая атнолингвистика, исследует количественные вариации в познавательной К оглавлению 320 сфере путем изучения терминологических систем, используемых теми или иными языковыми общностями для описания некоторых объективно определимых областей, каковы, например, номенклатуры растений, болезней или отношений родства (Стертевант [57]). В качестве метода изучения познавательных процессов этнолингвистика имеет, однако, ограниченную ценность именно потому, что она вообще не касается процессов интеллекта, а лишь его продуктов, запечатленных в языке. Подобно более ранней антропологической стратегии, судившей о живых познавательных процессах по статическим продуктам культуры, таким, например, как миф, ритуал, социальные отношения (см., в частности, Дюркгейм и Мосс [19], Леви-Стросс [37]), этнолингвистика выводит духовный мир (сознание) носителей того или иного языка из их словаря. Но знание принятой в данной культуре системы родства или классификации болезней еще не равносильно знанию того, как эта система развивалась или как она поведет себя применительно к новой ситуации. Это несколько напоминает исследование развития логики и мышления у детей современного общества путем анализа грамматики или логики книг, найденных в его библиотеке. Данный метод может быть полезен для определения идеализированной версии логического мышления в рамках определенной культуры, однако он мало дает для понимания соответствующих процессов. В этом отношении здесь имеется сходство с современными попытками построить психолингвистическую теорию исходя из допущения, что правила, лежащие в основе владения языком, тождественны законам, которые управляют порождением грамматически правильных предложений носителями данного языка. Законы, управляющие порождением предложений, могут совпадать с правилами, используемыми для описания допустимых комбинаций в языке, но они могут и не совпадать с ними, 30—40-е годы нашего столетия были временем победного шествия созданных психологами IQ-тестов, определяющих коэффициент умственной одаренности. Когда в 50-е годы вошли в моду прожективные тесты (Линдсей [38]), психологи узнали кое-что сверх того, что туземцы питаются хуже среднего американца, и внимание специалистов по межкультурным исследованиям переместилось с интеллекта на аффект, И здесь внутренняя ценность интеллектуальных — 231 —
|