|
Врач, купивший в кредит в каком-нибудь провинциальном городке право на медицинскую практику, может самым искренним образом стремиться уменьшить страдания своих сограждан от болезней, и именно в этом может видеть свое призвание. Он должен, однако, хотеть увеличения числа больных, потому что от этого зависит его жизнь, практическая возможность для него осуществлять свое призвание. Эта двойственность извращает самые элементарные чувства человека. «Стекольщик,— писал Фурье,— радуется граду, который перебил бы все стекла». Даже любовь оказывается способной приобретать самые уродливые формы. Мы уже не говорим о любви к деньгам, которая может становиться настоящей страстью. Проникновение этих отношений в сознание и находит свое психологическое выражение в «дезинтеграции» его общего строения, характеризующейся возникновением отношения чуждости друг другу тех смыслов и значений, в которых преломляется человеку окружающий его мир и его собственная жизнь. Какую бы конкретно-историческую черту психики человека в условиях господства частнособственнических отношений мы ни взяли,— касается ли она мышления, интересов или чувств,— она неизбежно несет на себе печать этого строения сознания и может быть правильно понята только из его особенностей. Поэтому игнорирование этих особенностей строения сознания человека, вынесение их за скобки психологического исследования, лишает психологию исторической конкретности, превращая ее в науку лишь о психике абстрактного человека, «человека вообще». Нельзя сказать, что буржуазный психолог вовсе не имеет дела с конкретно-историческими особенностями сознания. Однако он отнюдь не считает их психологическими. Ведь он относится к ним лишь как к «условиям» психологического исследования. Приведем только один пример. Чтобы изучить психологию отношения людей к страданиям и лишениям, Эдвард Торндейк предлагал своим испытуемым ответить: за сколько долларов наличными они согласились бы перенести перечисляемые в списке обстоятельства. Среди этих обстоятельств фигурируют такие, как «лишиться одной руки», «съесть 1/4 фунта вареного человеческого мяса», «плюнуть на портрет своей матери» и т. п. Сам по себе тот факт, что все — и собственное тело человека, и его нравственные чувства — может выступать в своем «долларовом» выражении, представляется, по-видимому, автору естественным. «Абсурдным» он находит только слишком высокие цены, которые называли ему испытуемые. Собственно же психологическое содержание этого исследования он сводит к тому выводу, что «мысль о добровольных страданиях и лишениях является для большинства людей совершенно невыносимой» (Торндейк, журн. «Генет. психология», 1937, т. 51, стр. 227— 239, на англ. яз.). Автор не замечает, что даже тот тощий вывод, который он делает, является несостоятельным: о каких действительно добровольных страданиях может идти речь у людей, готовых перевести все что угодно на наличные деньги? Но, конечно, для цитируемого нами автора его работа вскрывает якобы «общечеловеческое» в психике людей... — 192 —
|