|
Хотя от него не скрыто общественное значение продукта его труда, но это значение чуждо смыслу для него этого продукта. Так, если ему представится возможность выбирать работу, то он окажется вынужденным выбирать не между прядением или тканьем, а прежде всего между более высоким или более низким, более надежным или менее надежным заработком. Последнее обнаруживается все ярче вместе с усиливающимся чувством неуверенности рабочего в завтрашнем дне, чувством своей зависимости от условий, которые ничего общего с содержанием его труда не имеют. По данным современных зарубежных психологических исследований, у английских фабричных работниц уверенность в постоянстве работы занимает первое место в их оценке профессии. Об этом же говорят и другие факты. Например, организованное промышленными компаниями переобучение рабочих новым профессиям принимается ими неохотно именно потому, что это «колеблет у них чувство обеспеченности прежней работой»[120]. Чуждость значений тому смыслу, который за ними скрывается, конечно, выступает и на противоположном общественном полюсе. Так, для капиталиста весь смысл прядения, тканья заключается в прибыли, которую он из них извлекает, т. е. в вещи, чуждой свойствам самого по себе продукта производства, его объективному значению. Особенно ярко проявляется отчуждение личных отношений людей и превращение их в чисто вещные отношения в той силе, которую приобретают над человеком деньги — это всеобщее меновое средство. «Чем меньше ты ешь, пьешь, покупаешь книги, чем реже ты ходишь в театр, на балы, в кафе, чем меньше ты мыслишь, любишь, теоретизируешь, поешь, рисуешь, удишь и т. д., тем больше ты сберегаешь, тем значительнее становится то твое достояние, которое не смогут съесть ни моль, ни ржавчина,— твой капитал. Чем меньше ты живешь, чем меньше ты обнаруживаешь свое существование, тем больше ты имеешь, тем больше становится твоя отрешенная жизнь, тем больше ты копишь от своей отчужденной сущности». Зато «все то, чего ты не можешь, то могут твои деньги: они могут есть, пить, итти на бал, в театр, они могут путешествовать, могут приобрести себе искусство, ученость, исторические раритеты, политическую власть, словом, они могут купить все, они настоящая сила»[121]. Все вообще приобретает в условиях господства частной собственности на средства производства двойственный вид: и собственная деятельность человека, и окружающий его предметный мир. Картину, в которую художник вкладывает все свое мастерство, он вынужден писать для того, чтобы превратить ее в деньги, в вещь, ничего общего с живописью не имеющую. Тем менее сохраняет эта картина свой действительный смысл для разбогатевшего промышленника, который ее покупает. Может быть, она приобретает для него смысл вещи, в которую он хочет с выгодой поместить часть своих денег, может быть — смысл вещи, свидетельствующий о процветании его фирмы. — 191 —
|