|
288 Можно было продолжить обсуждение, придя к формированию у клиентки критериев искомого. Однако я не решился этого делать. Я опасался оставить ее с этим образом, зная, что планы поведения строятся, исходя из неизменяемости образа. Теперь значение образа надо было изменить. Я решился дать интерпретацию. Я подумал: адлерианский аналитик дает интерпретацию [ 10], во многих других подходах это является общим местом [4, с. 236], (хотя с другой стороны, имеется немало противников интерпретации [2, с. 102]), возможно ли это в рамках рубинштейновского подхода? Я сказал ей; «Вы совершенно правильно понимаете значение этого образа. Он иллюстрирует ситуацию, в которой вы оказались. Вы не можете всегда оставаться красивой игрушкой вашего мужа (так она назвала себя в начале нашей беседы). Красота и молодость очень не надежная опора в жизни. Страшно понимать, что нет чего-то более стабильного. Но если вы правильно поймете значение этого образа, вы увидите, что уже нашли выход и начинаете занимать правильную позицию. Надо только сознательно принять ее. Вы учитесь в хорошем вузе, чтобы приобрести хорошую профессию и стать независимой. Ведь вы очень стараетесь учиться?». — «Когда как». «Что же вам мешает?». — «Моя болезнь». — «Но вы здоровы*. Я не буду приводить здесь весь диалог. После продолжительной паузы она сказала мне, что, конечно, она разыгрывает болезнь, чтобы другие делали за нее ее работу. Ох уж это увлечение Адлером! Но, по крайней мере, здесь он оказался полезным. Отличие такой интерпретации состоит в том, что здесь консультант стремится перевести образ в позитивное действие, преодолевая патогенную рефлексию. Пожалуй, в случаях пограничных расстройств именно то, на что направлено внимание человека, определяет, здоров он или болен. А за направленностью внимания, как совершенно справедливо замечает Б.В. Зейгарник (5], всегда стоит мотивация, связанная с деятельностью. Просто осознания и даже переосознания причин симптома [6, с. 104] недостаточно, если оно не включается в деятельность в качестве нового мотива. Так выявилась необходимость включения деятельности в качестве психотерапевтического фактора. Здесь мы вступаем в область конвенционально запретную для психологического консультирования и психотера- 289 пии. Психолог не дает советов — стало общим правилом. И это совершенно оправдано, если понимать его буквально. Психолог не должен становиться «костылями» для клиента, на которые тот будет опираться всю жизнь. Конечная цель любого консультирования и психотерапии — не помочь клиенту решить его проблему, а научить клиента самому решать свои проблемы, помочь ему стать самостоятельной, зрелой личностью. Но как это сделать без вмешательства в его деятельность? Почему не сказать себе правду: это не достигается только на сеансах психотерапии, проводимых в стенах кабинетов психологов. Можно добиться отреагирова-ния, можно помочь в символической форме завершить неоконченные дела детства, можно дать гипнотическое внушение, но как долго будет держаться достигнутый эффект? Конечно, прямой совет бесполезен, часто некомпетентен, так как никто, в том числе и психолог, не знает так хорошо жизнь клиента, как он сам, и даже может быть вреден, лишая клиента самостоятельности. Но если клиент сам, хотя и при помощи психолога, принимает решение, психолог может его поддержать и побудить к определенной деятельности. В этом случае все последующие встречи клиента с психологом должны сводиться к обсуждению соответствующей деятельности клиента с комментариями психолога. — 217 —
|