|
"Вот пример настоящей удачливости... — тут Рюхин встал во весь рост на платформе грузовика и руку поднял, нападая зачем-то на никого не трогающего чугунного человека, — какой бы шаг он ни сделал в жизни, что бы ни случилось с ним, все шло ему на пользу, все обращалось к его славе! Но что он сделал? Я не постигаю... Что-нибудь особенное есть в этих словах: "Буря мглою...?" Не понимаю!... Повезло, повезло!... — стрелял, стрелял в него этот белогвардеец и раздробил бедро и обеспечил бессмертие..." [25, с. 489]. Слишком хорошо и давно известно, что нет большей ненависти, чем ненависть посредственности к таланту. Но посредственность не может опознать талант "в колыбели" и заблаговременно его задушить. А когда он разовьется, как правило, уже слишком поздно... Сила культуры в ее преемственности, в непрерывности ее внутреннего существования и развития, в ее порождающих и творческих возможностях. Творчество в любой сфере человеческой деятельности должно быть замешано на дрожжах культуры, пользоваться ее памятью. Только преемственность и форма могут обеспечить новшество и откровение. Поэтому, если продолжить бахтинское "на границе", то имеется еще одна граница, на которой располагается культура — это граница времени. Она находится "на границе" прошлого и настоящего, настоящего и будущего. История культуры — это "летопись не прошедшего, а бессмертного настоящего" (О. Фрейденберг). Поэтому культура обеспечивает движение исторического времени, создает его семантику, мерой которой являются мысли и действия. Без культуры время застывает и наступает безвременье или времена временщиков. Но поскольку живое движение истории продолжается, значит, защитный механизм культуры даже во время остановок этого движения (получивших удачное наименование "хронологической провинции") права голоса не утрачивает, хотя он и становится едва слышим. Хорошо известно, что противоречия не только взрывоопасны. Они еще и источник развития. Известно также, что осознание и рефлексия ускоряют их преодоление и разрешение. А противоречия в развитии культуры, техники и науки все больше осознаются не только представителями культуры, но и культурными представителями науки и техники. Процесс их осознания происходит тем быстрее, чем больше возникающие противоречия приобретают практический, лучше сказать, бытийный характер. Ведь наука и техника имеют дело преимущественно с бытием, а не с философией и теорией познания. Источником осознания является изменение смысла бытия, а его началом — появление мыслей о смысле. И благодаря бытию, где созрели противоречия, начинают различаться голоса культуры, философии, искусства, предсказывавшие возникновение противоречий в бытии и их возможные последствия. К слову сказать, такие предсказания носили иногда трагический характер и не всегда оправдывались. Разумеется, они делались и учеными, надежды и идеи которых также иногда оказывались ложными или принимали вид резко отличающийся от ожидаемого. Обсуждая это, И. Р. Пригожий и И. Стенгерс пишут: "Драма Эйнштейна — в той пропасти, которая пролегла между личными намерениями автора и фактическим смыслом его действий в общем контексте познания" [15, с. 93]. Указанные авторы приводят замечательное высказывание М. Мерло-Понти о том, что бытие пролагает себе путь сквозь науку, как и сквозь всякую индивидуальную жизнь. Добавим: и сквозь индивидуальное и общественное сознание. Перефразируя известное выражение, скажем, что бытие, в том числе и рефлексирующая по поводу него культура все видят, да не скоро делают. Причина этого, возможно, состоит в том, что сложность бытия допускает множественность точек зрения в процессе его исследования и лишь до поры до времени не — 38 —
|