|
По существу проблема "культура и техника", а в известной мере и проблема "человек и техника", близки к классической философской проблематике соотношения предмета (вещи) и идеи, чувственного и рационального знания. В истории диалектики мы можем найти немало аргументов в пользу того, что чувственное и рациональное не две ступени в познании, а два момента, пронизывающие его во всех формах и на всех ступенях развития. Еще Платон в "Меноне" говорил, что чувственность охотится за идеями, чтобы быть чем-то определенным, а идея охотится за чувственностью, чтобы реально осуществиться. Но одно дело теоретическая аргументация, другое — практика. Противопоставление чувственного и рационального, предмета и идеи воспроизводится снова и снова на новом материале. Источником этого противопоставления является то, что от рацио, от идеи нет прямого пути к предмету, как нет его и от предмета к идее. Если мы разорвали их в начале нашего рассуждения, то потом уже поздно соединять, и мы никогда в рамках одного логически гомогенного исследования не выйдем к месту, где они слиты. Иллюстраций этому множество. Напомним длящиеся столетиями споры о соотношении социального и биологического в человеке, о соотношении сознания и природных явлений, о соотношении психического и физиологического и т. д. В основе всех этих споров лежит примитивное различение души и тела. Маркс в свое время весьма серьезно возражал против созерцательного материализма, который берет сознание "вполне натуралистически просто как нечто данное, заранее противопоставляемое бытию, природе" [22, с. 34]. Эти возражения сохраняют свою силу и сегодня. Сознание, психические интенциональные процессы, вообще субъективность, понимаемая в широком смысле слова, т. е. как качество не только личное, но и как родовое, сверхличное — все это входит в объективную реальность, данную науке, является элементом ее определения, а не располагается где-то над ней или за ней. Сказанное, на наш взгляд, может быть распространено и на явления культуры. Вернемся к противопоставлению предмета и идеи. Между ними должно быть установлено нечто третье, которое и надо найти в процессе охоты, являющейся образом и символом "пути" и "метода" диалектики у Платона [см. 23, с. 279, 280]. Это третье одновременно должно быть и вещью, инструментом и идеей, смыслом. В качестве такового, согласно П. Флоренскому, выступает опредмеченный символ или одухотворенный предмет, в который вложена душа человеческая. Это может быть и сакральный предмет, и произведение искусства, и освященное орудие труда. Священный огонь — это ведь произведение культуры, несмотря на то, что с его помощью могут достигаться вполне утилитарные цели. В этих случаях создание вещи представляет собой воплощение смысла, опредмечивание, проходящее под его контролем. Смысл, идея и предмет слиты в единое культурное образование, элемент второй природы человека, которая создается "и по законам красоты". Другими словами, в начале человеческой истории творились не вещи, инструменты отдельно и не идеи отдельно, а произведения и предметы культуры как единство того и другого. Предметы имели и утилитарное, потребительское, производственное значение, а точнее, назначение и культурный смысл. Именно этому смыслу вполне адекватно понятие материальной культуры. Сакральный символ, который во главу угла ставил П. Флоренский, — всего лишь частный случай этого исторического процесса. Такой же частный (при всей его нынешней распространенности), как и случай, когда предметы, идеи, смыслы и замыслы перестают составлять тело культуры, выпадают из нее. — 35 —
|