|
Возврат к проблематике сознания в ее достаточно полном объеме произошел во второй половине 50-х годов прежде всего благодаря трудам С. Л. Рубинштейна, а затем и А. Н. Леонтьева. Несмотря на длительную отстраненность психологии от этой проблемы, большинство категорий, окружающих проблематику сознания, тем не менее выступали либо per se, либо в форме оппозиций присутствовали своеобразным фоном в психологических исследованиях. Они выполняли функцию камертона, помогающего настраиваться на то или иное проблемное поле. Они сами, выражаясь словами П. Флоренского, составляли мысленную ткань, строение которой не линейное, не цепью, а сетчатое. Сами эти категории, являясь продуктами сознания, представляя его клеточки, не одноголосны, а полифоничны, как и самое сознание в трактовке М. М. Бахтина. Поэтому наивны попытки построить из этих категорий систему. Такого рода попытки принесли и приносят большой вред, особенно когда "дух системы" становится дороже самой мысли. П. Флоренский приводит слова Вакенродера: "кто верит какой-либо системе, тот изгнал из сердца своего любовь! Гораздо сноснее нетерпимость чувствований, нежели рассудка: СУЕВЕРИЕ все лучше СИСТЕМОВЕРИЯ". Сам Флоренский замечает, что если системы вообще существуют, то это всегда предсказание задним числом, вещание после самого события мысли [2, с. 116]. В нашей науке, к несчастью, предложено немало систем, состоявшихся вместо и до события мысли. Психологам об этом следовало бы помнить, тем более, что они притязают на понимание механизмов творчества. Независимо от того, как представлять себе взаимоотношения между категориями: попарными, оппозиционными, системными, сетевыми или какими-либо другими, остается проблема анализа их содержательных отношений, решение которой представляет собой задачу будущего. Здесь можно лишь наметить пути ее решения и привести некоторые примеры. Как это ни странно, чем больше развивалась гносеология, логика и методология науки, тем труднее становилось психологии, от которой требовался своего рода методологический ригоризм. Из психологии стали исчезать синкретические знания, кентаврические понятия типа аристотелевской "умной души" или понятия "смертная жизнь" (vita morto), введенного алхимиками. Подобные понятия возникали и использовались в доцивилизационных формах культуры. Наука, отпочковавшись от культуры, лишилась синкретизма. Последний, согласно Л. С. Выготскому, остался достоянием детского мышления, житейских понятий. Психология не подозревала или просто забыла о том, что культура, равно как и творчество, принципиально синкретична, а цивилизация — дистинктна. Конечно, в доцивилизационных формах культуры, где широко использовались понятия-оксюмороны, соединяющие несоединимое, как в приведенных выше примерах, используемые синкреты были наивными. Но когда наука добилась строгости и чистоты, то она столкнулась с неразрешимой проблемой соединения, например, души и тела, памяти материи и памяти духа и т. д. М. К. Мамардашвили размышляя о том, как произошел человек, пришел к простому — 107 —
|