Великий канцлер

– Доктор Стравинский, – приветливо сказал бритый, усаживаясь в креслице с колёсиками у постели Ивана.

– Вот, профессор, – негромко сказал один из мужчин в белом и подал Иванушкин лист. «Кругом успели исписать», – подумал Иван хмуро.

Тут Стравинский перекинулся несколькими загадочными словами со своими помощниками, причём слух Ивана, не знавшего никакого языка, кроме родного, поразило одно слово, и это слово было «фурибунда». Иван изменился в лице, что-то стукнуло ему в голову и вспомнились вдруг закат на Патриарших и беспокойные вороны.

Стравинский, сколько можно было понять, поставил себе за правило соглашаться со всем, что ему говорили, и всё одобрять. По крайней мере, что бы ему ни говорили, он на всё со светлым выражением лица отвечал: «Славно! Славно!»

Когда ординаторы перестали бормотать, Стравинский обратился к Ивану:

– Вы – поэт?

– Поэт, – мрачно ответил Иван и вдруг почувствовал необыкновенное отвращение к поэзии и самые стихи свои, которые ещё недавно ему очень нравились, вспомнил с неудовольствием. В свою очередь, он спросил Стравинского:

– Вы – профессор?

Стравинский вежливо наклонил голову.

– Вы здесь главный?

Стравинский и на это поклонился, а ординаторы улыбнулись.

– Мне с вами нужно поговорить.

– Я к вашим услугам, – сказал Стравинский.

– Вот что, – заговорил Иван, потирая лоб, – вчера вечером на Патриарших Прудах я встретился с неким таинственным гражданином, который заранее знал о смерти Миши Берлиоза и лично видел Понтия Пилата.

– Пилат… Пилат… это тот, который жил при Христе? – прищурившись на Ивана, спросил Стравинский.

– Тот самый, – подтвердил Иван.

– А кто это Миша Берлиоз? – спросил Стравинский.

– Берлиоза не знаете? – неодобрительно сказал Иван.

Стравинский улыбнулся виновато и сказал:

– Фамилию композитора Берлиоза я слышал…

Это сообщение сбило Ивана с толку, потому что он про композитора Берлиоза не слыхал. Опять он потёр лоб.

– Композитор Берлиоз, – заговорил Иван, – однофамилец Миши Берлиоза. Миша Берлиоз – известнейший редактор и секретарь Миолита, – сурово сказал Иван.

– Ага, – сказал Стравинский. – Итак, вы говорите, он умер, этот Миша?

– Вчера он попал под трамвай, – веско ответил Иван, – причём этот самый загадочный субъект…

– Знакомый Понтия Пилата? – спросил Стравинский, очевидно, отличавшийся большою понятливостью.

– Именно он, – подтвердил Иван, глядя мрачными глазами на Стравинского, – сказал заранее, что Аннушка разлила постное масло, а он и поскользнулся на Аннушкином масле ровно через час. Как вам это понравится? – многозначительно сказал Иван и прищурился на Стравинского.