|
– Ложитесь, ложитесь, – услышал Иван голос приятный и негрозный. Правда, на мгновение его перебил густой и тяжёлый бас инженера и тоже сказал «ложитесь», но тотчас же потух. Когда кровать с лежащим Иваном уходила в стену, Иван уже спал, подложив ладонь под изуродованную щёку. Стена сомкнулась. Стало тихо и мирно, и вверху на стене приятно стучали часы. – Доктор… это что же, он, стало быть, болен? – спросил Рюхин тихо, смятенно. – И очень серьёзно, – ответил доктор, сквозь пенсне проверяя то, что написала женщина. Он устало зевнул, и Рюхин увидел, что он очень нервный, вероятно, добрый и, кажется, нуждающийся человек… – Какая же это болезнь у него? – Мания фурибунда, – ответил доктор и добавил, – по-видимому. – Это что такое? – спросил Рюхин и побледнел. – Яростная мания, – пояснил доктор и закурил дрянную смятую папироску. – Это, что ж, неизлечимо? – Нет, думаю, излечимо. – И он останется здесь? – Конечно. Тут доктор изъявил желание попрощаться и слегка поклонился Рюхину. Но Рюхин спросил заискивающе: – Скажите, доктор, что это он всё инженера ловит и поминает! Видел он какого-нибудь инженера? Доктор вскинул на Рюхина глаза и ответил: – Не знаю. Потом подумал, зевнул, страдальчески сморщился, поёжился и добавил: – Кто его знает, может быть, и видел какого-нибудь инженера, который поразил его воображение… И тут поэт и врач расстались. Рюхин вышел в волшебный сад с каменного крыльца дома скорби и ужаса. Потом долго мучился. Всё никак не мог попасть в трамвай. Нервы у него заиграли. Он злился, чувствовал себя несчастным, хотел выпить. Трамваи пролетали переполненные. Задыхающиеся люди висели, уцепившись за поручни. И лишь в начале второго Рюхин совсем больным неврастеником приехал в «Шалаш». И тот был пуст. На веранде сидели только двое. Толстый и нехороший, в белых брюках и жёлтом поясе, по которому вилась золотая цепочка от часов, и женщина. Толстый пил рюмочкой водку, а женщина ела шницель. Сад молчал, и ад молчал. Рюхин сел и больным голосом спросил малый графинчик… Он пил водку и чем больше пил, тем становился трезвей и тем больше тёмной злобы на Пушкина и на судьбу рождалось в душе… Помоги, Господи, кончить роман. г. Полёт Воланда – Об чём волынка, граждане? – спросил Бегемот и для официальности в слове «граждане» сделал ударение на «да». – Куда это вы скакаете? ………………………… Кота в Бутырки? Прокурор накрутит вам хвосты. ………………………… Свист. …и стая галок поднялась и улетела. – Это свистнуто, – снисходительно заметил Фагот, – не спорю, – свистнуто! Но, откровенно говоря, свистнуто неважно. — 170 —
|