|
И родилось видение. В дни, когда никто, ни один человек не носил фрака в мировой столице, прошёл человек во фраке 162 ловко и бесшумно через ад, сквозь расступившихся лакеев и вышел под тент. Был час десятый, когда он сделал это, и стал, глядя гордо на гудевшую веранду, где не танцевали. Синева ложилась под глаза его, сверкал бриллиант на белой руке, гордая мудрая голова… Мне говорил Поплавков, что он явился под тент прямо из океана, где был командиром пиратского брига, плававшего у Антильских и Багамских островов. Вероятно, лжёт Поплавков. Давно не ходят в Караибском море разбойничьи бриги и не гонятся за ними с пушечным громом быстроходные английские корветы. Лжёт Поплавков… Когда плясали всё в дыму и испарениях, над бледным пианистом склонилась голова пирата и сказала тихим красивым шёпотом: – Попрошу прекратить фокстрот. Пианист вздрогнул, спросил изумлённо: – На каком основании, Арчибальд Арчибальдович? Пират склонился пониже, шепнул: – Председатель Всеобписа Марк Антонович Берлиоз убит трамваем на Патриарших Прудах. И мгновенно музыка прекратилась. И тут застыл весь «Шалаш». Не обошлось, конечно, и без чепухи, без которой, как известно, ничего не обходится. Кто-то предложил сгоряча почтить память вставанием. И ничего не вышло. Кой-кто встал, кой-кто не расслышал. Словом – нехорошо. Трудно почтить, хмуро глядя на свиную отбивную. Поэт же Рюхин 163 и вовсе нагрубил. Воспаленно глядя, он предложил спеть «Вечную память». Уняли, и справедливо. Вечная память дело благое, но не в «Шалаше» её петь, согласитесь сами! Затем кто-то предлагал послать какую-то телеграмму, кто-то в морг захотел ехать, кто-то зачем-то отправился в кабинет Берлиоза, кто-то куда-то покатил на извозчике. Всё это, по сути дела, ни к чему. Ну какие уж тут телеграммы, кому и зачем, когда человек лежит в морге на цинковом столе, а голова его лежит отдельно. В бурном хаосе и возбуждении тут же стали рождаться слушки: несчастная любовь к акушерке Кандалаки, второе – впал в правый уклон 164. Прямо и точно сообщаю, что всё это враньё. Не только никакой акушерки Кандалаки Берлиоз не любил, но и вообще никакой акушерки Кандалаки в Москве нет, есть Кондалини, но она не акушерка, а статистик на кинофабрике. Насчёт правого уклона категорически заявляю – неправда. Поплавковское враньё. Если уж и впал бы Антон Антонович, то ни в коем случае не в правый уклон, а, скорее, в левый загиб 165. Но он никуда не впал. Пока веранда и внутренность гудела говором, произошло то, чего ещё никогда не происходило. Именно: извозчики в синих кафтанах, караулившие у ворот «Шалаша», вдруг полезли на резные чугунные решётки. Кто-то крикнул: — 162 —
|