|
После турка у толпы ничего не осталось своего… Зашел я к Змееву. Он жил в отдельной комнате у чиновника сотоварища и хотя не имел с отцом никакого дела, но я заметил, что он уже в затруднительных обстоятельствах относительно возможности распорядиться своей свободой. – Ты что же в Петербург-то? – сказал я ему и заметил, что он пьян. – Погоди… Будет все! Храбрости в его голосе, однако, не было. – Надо послать за водкой! – торопился он прервать речь о Петербурге. Принесли водку. Змеев выпил и охмелел. – Я – человек! Понимаешь ты это? – стал было он кричать по-прежнему; но на крик явилась хозяйка и сказала: – Вы, пожалуйста, не шумите. – Как? Я не имею права делать, что хочу? – Дом мой! – Я плачу деньги. – Все-таки вы не смеете… – Не смею? – Не смеете. – Я не смею?.. Вот же вам! И он поставим на стол некоторую посуду. – Побойтесь бога, на столе стоит божий дар – хлеб, а вы… – А-а… – вопил Змеев: – я не смею?.. Погодите, я вам покажу… Вот же вам… Хозяйка выбежала вон, а за ней и я. Змеев бушевал и дебоширничал еще недели две. Все безобразия, находившиеся в его руках, он пустил в ход для доказательства, что он человек, но так как этими безобразиями он ничего не доказал и, отрезвившись, сообразил, что далеко ему до человека, то вскоре засел он за письмо к отцу. В письме он просил прощения, кланялся в ноги и умолял позволить ему вернуться. Отец ответил ему длинным письмом, с текстами из священного писания, и позволение вернуться дал. И вот Змеев опять не смеет выйти вечером из дому до тех пор, пока не «улягутся». Все в толпе стало по-старому. А я все плотней забивался в угол. Лень овладевала мною все более и более, и кругом было столь же много тоски, скуки, которая мне давала возможность быть покойным. VТак, за самоварчиком, просидел я долгое время. Не знал я, как мои гимназические товарищи кончили курсы и разлетелись по чужим краям; не знал, в каких они были университетах и что там делали. На дворе у меня кудахтали куры, ходил петух «Мышьяк», прошибавший до мозгу; все было тихо и покойно. И вдруг является Павлуша Хлебников с бесконечными рассказами об университетской жизни. «А, – думал я не без злости: – ишь тебя там как налили-то новыми мыслями! Помогать народу!.. И как это ты будешь помогать ему? Найдешь ли ты в нем такую струну, такую душевную привязанность, ради которой он бы стал тебя слушать? И к чему такому нашел ты у него жажду, чтобы ему было мало лаптей и неусыпного труда?» — 180 —
|