Подобных этому случаев было на моих глазах великое множество, и я уж не смел драть носа перед окружавшим меня обществом. Оно необыкновенно посвежело и ободрилось. Мои почитатели, как силач Федотов, чудотворец Андрюша и т. д., уже не нуждались во мне и нашли свое дело. Один дрался со славою, другой имел готовую тему фантазировать и предсказывать. Моим компаньоном остался почти один только Павлуша Хлебников, который очень часто сопровождал меня в моих скитаниях по оживившемуся городу. Я в это время целые дни проводил на улице: встречал и провожал войска, толкался на площадях, где по грязным заборам были развешаны бесчисленные картинки о победах, и слушал толки. Разнообразия было очень много. Однажды я и Павлуша Хлебников присутствовали при приеме рекрут. Дело было в пасмурный зимний день. У крыльца присутственного места и по всем улицам и переулкам, прилегавшим к этому зданию, было великое множество деревенских саней, наполненных плачущими бабами с детьми; множество зрителей и участников в приеме толпились тут же. Раздирающий плач женщин, гармония вольника, который, расталкивая толпу и гордо заломив на голове шляпу, перевязанную лентой, направлялся в кабак, окруженный караулившей и ухаживавшей за ним семьей его покупателя; вообще все картины набора, драматизм которых увеличивался тем, что это был набор уж не первый и народ был истощен, – все это производило довольно тяжелое впечатление. Зрители не испускали воинственных воплей и не вели оживленных бесед, и когда один из наших гимназистов, окончательно вышедший из гимназии и уж почти принятый в юнкера, завел разговор о храбрости, – то несколько голосов осадило его весьма бесцеремонно. – Сволочь какая, ревут, как коровы! – произнес было гимназист. – За отечество идут и ревут! Какие ж могут быть победы?.. – Уж ходили, ходили за… – Полегче, полегче, ребятки, – останавливал народ древний старец… – За это знаешь что?.. – Ходили, ходили, а все толку нет… – Ежели мы будем реветь, когда война, когда надо драться… – сказал было гимназист; но ему не дали докончить. – Что мелешь? – закричал на него мясник в белом фартуке… – Поди-ка сам под пулю-то! – Я и иду! ты не ори. – Идешь? Вы мастера только разговоры разговаривать… – Нет, иду, ну? – Ну, и с богом. Хоть бы поменьше было вашего брата… Мужика совсем вывели, – и вас бы пора. – Осторожней, кум! – шептал старец… – За эти словечки знаешь куда? – Ну вас к шуту! – с сердцем сказал мясник. — 178 —
|