– Ну и теперь тоже есть? – Есть-с. Конечно, противу старинного времени драки потишели, ну все же есть бойцы знатные… Есть у нас один, Салищев, так это на удивление! Этот и почтальону не уступит… Си-ила! Страшенная! Э, да вы что! Мы пойдемте-кось с вами на бой-то, да и к Салищеву зайдем, посмотрите. – Что ж, пойдемте. – Ей-богу! Разговоры наши тянулись довольно долго, но всё о предметах другого рода. Я не заметил, как прозвонили к вечерне, как мало-помалу спала жара и в воздухе повеяло прохладой. Выйдя на улицу, я нашел ее гораздо более оживленною: чиновники в форменных сюртуках и фуражках, в широких панталонах со складками и в разноцветных жилетах медленной, даже чересчур медленной поступью отправлялись с беременными женами на прогулку на кладбище. Пыль висела над городом, и солнце, уходившее за горизонт, затопило улицу во всю ее длину ярким, чересчур щедрым блеском. Тянуло в воду, купаться. IIНа другой день Зайкин, принарядившись в новую синюю чуйку, зашел ко мне на подворье, и скоро мы отправились сначала к Салищеву, а потом на бой. Всю дорогу, пока мы шли к лачужке Салищева, Зайкин воспевал его силу и невероятную доблесть. По его рассказам я представлял бойца каким-то Ерусланом Лазаревичем, с косую сажень в плечах. Вследствие этого я немало был изумлен, увидев длинную, сухую фигуру сапожника, с чахоточным румянцем и кашлем. Лицо его было зелено, руки худы, но необыкновенно жилисты. Мы застали его в разоренной и пустынной лачуге, омеблированной голыми и гнилыми стенами, мокроватым полом, с выпадавшими книзу половицами и с обрубком какого-то объемистого дерева, сидя на котором, Салищев торопливо тачал сапоги. Перед ним, на подоконнике, едва не касавшемся пола, стояли какие-то жестяные помадные крышки с разными специями кислейшего запаха, валялись сапожницкие ножи с трехугольным лезвием, обрезки кожи и проч. Больше в комнате ничего не было, и к тому ж она была чрезвычайно ветха. Появление наше, и в особенности мое, испугало и переконфузило Салищева, как ребенка. Зеленые щеки его вспыхнули, глаза забегали, и сам он как-то засовался, пожимая руку Зайкина своею черной дрожавшею рукою… Богатырь имел душу ребенка. Не успели мы войти, как он что-то забормотал и, съежив голову в сторону, юркнул было в сени. – Куда, куда? – закричал ему Зайкин. – Сичас… – Ты это за водкой? Не нужно! не надо! Слышь! Не пьют… – О-о? – Не пьют! и я не буду! Салищев воротился в комнату и еще раз проговорил: – О? а по рюмочке?.. — 159 —
|