|
Кузьма Васильевич осклабился и покраснел до ушей. – Я буду вас звать: прекраснейшая Эмилия! – Нет! нет! Вы должны звать меня: Mein Sch?tzchen, mein Zuckerp?ppchen![4] Повторяйте за мною. – С величайшим моим удовольствием, но я боюсь, для меня будет затруднительно… – Всё равно, всё равно. Скажите: Mein… – Мэ… ин… – Zucker… – Цук… кер… – P?ppchen! P?ppchen! P?ppchen! – Пю… Пю… Этого я не могу-с. Нехорошо что-то выходит. – Нет! Вы должны… Вы должны! А вы знаете, что это значит? Это по-немецки самое приятное для барышень слово. Я вам это растолкую после. А теперь вот тетенька нам самовар несет. Браво! браво! Тетенька, я буду пить чай со сливками… Есть сливки? – So schweige doch![5] – отвечала тетенька. IXКузьма Васильевич просидел у мадам Фритче до полуночи. С самого своего приезда в Николаев он еще не проводил такого приятного вечера. Правда, ему не раз приходило в голову, что офицеру и дворянину не следовало бы знаться с особами вроде рижской уроженки и ее «тантушки», но Эмилия такая была хорошенькая, так забавно болтала, так ласково на него поглядывала, что он махнул рукой на свое происхождение, звание и решился на этот раз пожить в «собственное удовольствие». Одно только обстоятельство его смутило и оставило в нем впечатление не совсем приятное. В самом разгаре разговора между им, Эмилией и мадам Фритча дверь из передней комнаты чуть-чуть растворилась, и мужская рука в темном обшлаге с тремя крошечными серебряными пуговками тихонько высунулась и тихоныко положила на стул возле двери довольно большой узел. Обе дамы тотчас бросились к стулу и начали рассматривать принесенное. «Да это не те ложки!» – воскликнула Эмилия, но тетка толкнула ее локтем и унесла узел, не завязав концов. Кузьме Васильевичу показалось, как будто один из них был запачкан чем-то красным, словно кровью… – Что это? – спросил он Эмилию. – Вам еще несколько краденых вещей возвратили? – Да, – отвечала Эмилия, как бы нехотя, – еще. – Эта слуга ваш их отыскал? Эмилия нахмурилась. – Какой слуга? У нас нет никакого слуги. – Так другой какой мужчина? – К нам мужчины не ходят. – Однако позвольте, позвольте… Я видел обшлаг мужского сюртука или венгерки. И, наконец, эта фуражка… – К нам никогда, никогда мужчины не ходят… – настойчиво повторила Эмилия. – Что вы видели… Ничего вы не видели! А фуражка эта моя. – Как так? – Да так. Случится в маскарад… Ну да, моя, und Punctum![6] — 6 —
|