|
– О, помилуйте! – Я вам уже сказала: я такая быстрая. Сперва сделаю, потом подумаю. А иногда даже и не подумаю… Как вас зовут, господин офицер? Можно спросить? – прибавила она, подойдя к нему и скрестив руки. – Меня зовут Ергунов, Кузьма Васильев. – Ергу… Ах, это имя не хорошо!.. То есть трудно для меня. Я буду вас звать господин Фло?рестан. У нас в Риге был один господин Фло?рестан. Он продавал отличный гроденапль в магазине и был красавец. Не хуже вас. Но какой вы широкоплечий! Настоящий русский молодец! Я люблю русских… я сама русская… мой папенька был офицер. А руки у меня белее ваших! – Она подняла их над головой, помахала ими несколько раз по воздуху для того, чтобы кровь от них оттекла, и тотчас их опустила. – Видите? Я их мою греческим мылом… с духами… Понюхайте… Ах! да не целуйте… Я не затем… Где вы служите? – Я служу в девятнадцатом черноморском экипаже, во флоте. – А! Вы моряк! А что же, у вас большое жалованье? – Нет… не очень-с. – Вы, должно быть, очень храбры. Это сейчас видно по вашим глазам. Какие у вас густые брови! Говорят, их надо на ночь салом мазать, чтобы росли. Но отчего у вас усов нет? – По форме не полагается. – Ах, это нехорошо! Что это у вас, кинжал? – Это кортик; кортик, так сказать, принадлежность моряков. – А, кортик! Что, он острый? Можно посмотреть? – Она с усилием, закусив губы и щурясь, вытащила лезвие из ножен и приложилась к нему носом. – О, какой тупой! Этак я вас сейчас убить могу. Она замахнулась на Кузьму Васильевича. Он притворился, что испугался, и засмеялся. И она засмеялась. – Ihr habt pardon, вы помилованы, – промолвила она, приняв величественную позу. – На, возьмите ваше оружие! А сколько вам лет? – спросила она вдруг. – Двадцать пять. – А мне девятнадцать! Как это смешно! Ах! И Эмилия залилась таким звонким хохотом, что даже назад немного опрокинулась. Кузьма Васильевич не поднимался со стула и еще пристальнее прежнего глядел на ее розовое, трепетавшее от смеха лицо, и нравилась она ему всё больше и больше. Эмилия вдруг умолкла и, напевая сквозь зубы – такая у ней была привычка, – снова подошла к зеркалу. – Вы умеете петь, господин Фло?рестан? – Никак нет-с. Не выучен-с. – А играть на гитаре? Тоже нет? А я умею. У меня есть гитара с перленмуттер[2], только струны порваны. Надо будет купить. Вы мне дадите денег, господин офицер? Я вам спою прекрасный немецкий романс. – Она вздохнула и закрыла глаза. – Ах, такой прекрасный! Но танцевать вы умеете? И это нет? Unm?glich![3] Я вас выучу. Лакосез и вальс-казак. Тра-ла-ла, тра-ла-ла, тра-ла-ла… – Эмилия подпрыгнула раза два. – Посмотрите, какие у меня ботинки! «З’Варшавы». О! мы будем танцевать с вами, господин Флорестан! Но как вы называть меня будете? — 5 —
|