Ночь была нехороша. Больной много бредил. Несколько раз вставал Берсенев с своего диванчика, приближался на цыпочках к постели и печально прислушивался к его несвязному лепетанию. Раз только Инсаров произнес с внезапной ясностью: «Я не хочу, я не хочу, ты не должна…» Берсенев вздрогнул и посмотрел на Инсарова: лицо его, страдальческое и мертвенное в то же время, было неподвижно, и руки лежали бессильно… «Я не хочу», – повторил он едва слышно. Доктор приехал поутру, покачал головой и прописал новые лекарства. – Еще далеко до кризиса, – сказал он, надевая шляпу. – А после кризиса? – спросил Берсенев. – После кризиса? Исход бывает двоякий: aut Caesar, aut nihil*[90]. Доктор уехал. Берсенев прошелся несколько раз по улице: ему нужен был чистый воздух. Он вернулся и взялся за книгу. Раумера уж он давно кончил: он теперь изучал Грота.* Вдруг дверь тихо скрипнула, и осторожно вдвинулась в комнату головка хозяйской дочери, покрытая, по обыкновению, тяжелым платком. – Здесь, – заговорила она вполголоса, – та барышня, что тогда мне гривенничек… Головка хозяйской дочери внезапно скрылась, и на место ее появилась Елена. Берсенев вскочил, как ужаленный; но Елена не шевельнулась, не вскрикнула… Казалось, она всё поняла в одно мгновение. Страшная бледность покрыла ее лицо, она подошла к ширмам, заглянула за них, всплеснула руками и окаменела. Еще мгновение, и она бы бросилась к Инсарову, но Берсенев остановил ее: – Что вы делаете? – проговорил он трепещущим шёпотом. – Вы его погубить можете! Она зашаталась. Он подвел ее к диванчику и досадил ее. Она посмотрела ему в лицо, потом окинула его взглядом, потом уставилась на пол. – Он умирает? – спросила она так холодно и спокойно, что Берсенев испугался. – Ради бога, Елена Николаевна, – начал он, – что вы это? Он болен, точно, – и довольно опасно… Но мы его спасем; за это я вам ручаюсь. – Он без памяти? – спросила она так же, как в первый раз. – Да, он теперь в забытьи… Это всегда бывает в начале этих болезней, но это ничего не значит, ничего, уверяю вас. Выпейте воды. Она подняла на него глаза, и он понял, что она не слышала его ответов. – Если он умрет, – проговорила она всё тем же голосом, – и я умру. Инсаров в это мгновение простонал слегка; она затрепетала, схватила себя за голову, потом стала развязывать ленты шляпы. – Что это вы делаете? – спросил ее Берсенев. Она не отвечала. – Что вы делаете? – повторил он. — 165 —
|