|
– Проси ее, проси. Елисей вышел и тотчас же возвратился. За ним шла девушка в ситцевом пестром платье и с темным платком на голове, до половины закрывавшим ее лицо. Увидев меня, она застыдилась и отвернулась. – Чего ты? – сказал ей Елисей, – ступай, не бойся. Я подошел к ней и взял ее за руку. – Как вас зовут? – спросил я ее. – Машей, – отвечала она тихим голосом, украдкой взглянув на меня. На вид она казалась лет двадцати двух или двадцати трех; лицо имела круглое, довольно простое, но приятное, нежные щеки, кроткие голубые глаза и маленькие, очень красивые и чистые руки. Одета она была опрятно. – Вы знали Якова Иваныча? – продолжал я. – Знавала-с, – проговорила она, подергивая кончики платка, и слезы выступили на ее веки… Я попросил ее сесть. Она тотчас села на край стула, не чинясь и не жеманясь. Елисей вышел. – Вы с ним в Новгороде познакомились? – В Новгороде-с, – отвечала она, заложив обе руки под платок. – Я только третьего дня от Елисея Тимофеича узнала о их кончине-с. Яков Иваныч, как в Сибирь отъехали, писать обещались, и два раза писали, а больше не писали-с. Я бы за ними и в Сибирь поехала, да они не хотели-с. – У вас в Новгороде есть родственники? – Есть. – Вы с ними жили? – Я жила с матушкой и с сестрой с замужней; а после матушка на меня прогневалась, да и сестре тесно стало: у них детей много; я и переехала. Я всегда надеялась на Якова Иваныча и ничего не желала, как только его видеть, а они со мной завсегда были ласковы – спросите хоть Елисея Тимофеича. Маша помолчала. – У меня и письма их есть, – продолжала она. – Вот посмотрите-с. Она достала из кармана несколько писем и подала мне. – Прочтите-с, – прибавила она. Я развернул одно письмо и узнал руку Пасынкова. «Милая Маша! (писал он крупным, разборчивым почерком) ты вчера прислонилась своей головкой к моей голове, и когда я спросил: зачем ты это делаешь? – ты мне сказала: хочу послушать, о чем вы думаете. Я тебе скажу, о чем я думал: я думал, как хорошо бы выучиться Маше грамоте! Она бы вот это письмо разобрала…» Маша заглянула в письмо. – Это они мне еще в Новегороде писали-с, – проговорила она, – когда они меня грамоте учить собирались. Посмотрите другие-с. Там есть одно из Сибири-с. Вот то прочтите-с. Я прочел письма. Все они были очень ласковы, даже нежны. В одном из них, именно в первом письме из Сибири, Пасынков называл Машу своим лучшим другом, обещался выслать ей деньги на поездку в Сибирь и кончил следующими словами: «Целую твои хорошенькие ручки; у здешних девушек таких ручек нету; да и головы их не чета твоей, и сердца тоже… Читай книжки, которые я тебе подарил, и помни меня, а я тебя не забуду. Ты одна, одна меня любила: так и я ж тебе одной принадлежать хочу…» — 49 —
|