– А именно? – А именно: я желаю знать, честный ли вы человек? Я вспыхнул. – Это что значит? – спросил я. – А вот что это значит… – возразил он, словно отчеканивая каждое слово, – вчера я вам показывал бумажник с письмами одной особы ко мне… Сегодня вы с упреком – заметьте, с упреком – пересказывали этой особе несколько выражений из этих писем, не имея на то ни малейшего права. Я желаю знать, как вы это объясните? – А я желаю знать, какое вы имеете право меня расспрашивать? – ответил я, весь дрожа от бешенства и внутреннего стыда. – Вольно вам было щеголять вашим дядюшкой, вашей перепиской; я-то тут что? Ведь все ваши письма целы? – Письма-то целы; но я был вчера в таком состоянии, что вы легко могли… – Одним словом, милостивый государь, – заговорил я нарочно как можно громче, – я прошу вас оставить меня в покое, слышите ли? Я ничего знать не хочу и объяснять вам ничего не стану. Ступайте к той особе за объяснениями! (Я чувствовал, что у меня голова начинала кружиться.) Асанов устремил на меня взгляд, которому, видимо, старался придать выражение насмешливой проницательности, пощипал свои усики и встал не спеша. – Я теперь знаю, что мне думать, – промолвил он, – ваше лицо – лучшая вам улика. Но я должен вам заметить, что благородные люди так не поступают… Прочесть украдкой письмо и потом идти к благородной девушке беспокоить ее… – Убирайтесь вы к чёрту! – закричал я, затопав ногами, – и присылайте мне секунданта, с вами я не намерен разговаривать. – Прошу не учить меня, – холодно возразил Асанов, – а секунданта я и сам хотел к вам прислать. Он ушел. Я упал на диван и закрыл лицо руками. Кто-то тронул меня за плечо; я принял руки – передо мной стоял Пасынков. – Что это? правда?.. – спросил он меня, – ты прочел чужое письмо? Я не имел сил ответить ему, но качнул утвердительно головой. Пасынков подошел к окну и, стоя ко мне спиною, медленно проговорил: – Ты прочел письмо одной девушки к Асанову. Кто же была эта девушка? – Софья Злотницкая, – отвечал я, как подсудимый отвечает судье. Пасынков долго не вымолвил ни слова. – Одна страсть может до некоторой степени извинить тебя, – начал он наконец. – Разве ты влюблен в Злотницкую? – Да. Пасынков опять помолчал. – Я это думал. И ты сегодня пошел к ней и начал упрекать ее… – Да, да, да… – проговорил я с отчаяньем. – Ты теперь можешь меня презирать… — 36 —
|