|
А тогда можно было заставить ямщика прождать целый день, давши, конечно, ему на водку. Вот в таком роде пошли было и мои проводы на этот раз. Сели закусить часов в десять, а в двенадцать стало уж казаться, что дай бог только к четырем часам переговорить обо всем, о чем нахлынуло в голову. Перед отъездом всегда так бывает. Однако же вышло не так. Перевалило немного за двенадцать, слышу – прислуга говорит: «Извозчик спрашивает!» – «Пусть, отвечаю конечно, подождет!» Прошло еще полчасика, прислуга опять является, говорит: «Извозчик бранится, сладу нет!» Иду к нему, и опять меня в нем восхищает эта дерзновенность. – Что же ты, – говорю, – братец, бунтуешь тут, не даешь мне как следует проститься? И что же? Даже этих-то слов не успел я проговорить, как мальчонка, не слушая меня, сам начал читать мне нравоучение, да каким голосом, да с какими жестами! – Вам, господам, – говорит, – время завсегда дорого, а нашему брату, мужику, нет? Извольте поторапливаться или пожалуйте деньги, и я уеду. Без вторых денег ждать не буду, а эти взыщу! – Ну, можете себе представить, что это было за великолепие! Ну, положительно очаровал меня мальчишка. Обругал я его, конечно, также и с своей стороны, но что прикажете делать? Покорился ему! Пришлось дать прибавку, и все-таки нельзя было не поторапливаться. И, наконец, кой-как я собрался, простился и поехал.» Федор Петрович не спеша выпил полстакана кахетинского (конечно, и компания) и сказал: – Великолепный мальчишка! Затем допил другую половину стакана и продолжал: – Мальчишка стал интересовать меня буквально каждую минуту: сидит на козлах мрачный, угрюмый и, очевидно, о чем-то крепко думает. Заинтересовало меня – почему он все оглядывается по сторонам: не то боится, не то желает встретить кого-то? – Что ты вертишься? – говорю. – Что ты оглядываешься? – У всякого свои дела есть! – отвечает, и это таким тоном, как будто хотел сказать: «отстань!», даже просто: «убирайся!» И едва он так грубо оборвал меня дерзким словом, гляжу, он, как будто в испуге, круто и сразу свернул с большой дороги и погнал лошадей по каким-то переулкам и закоулкам того подгородного села, откуда был взят сам. в чем не было ни малейшей надобности. – Зачем ты с дороги свернул? – говорю. – Чем тебе там не дорога? Ведь все-таки на ту же большую дорогу выедешь? – Доставить к месту – мы тебя доставим, – отвечает, – а разговоров твоих нам не требуется. Хоть бы я тебя по крышам вез, так и то тебе не о чем болтать попусту! — 238 —
|