|
– Что это? – заслышав знакомый голос, произнес Иван Иваныч, появляясь в моей комнате. – Пьян? Чтоб убедиться в этом, он стал прислушиваться. Дьякон ругал госпожу Антонову и зятьев, благочинного, свою жену, книги, журналы, словом – все, в ужаснейшем, невообразимом беспорядке осаждавшее его пьяную голову… – Акушерство! – кричал он… – Акушерство! Нет, взять бы хорошую дубину… Как-кая силоамская купель, скажите пожалуйста!.. Эх, вы-ы… акушерки!.. – Отец дьякон! – перебил его речь Иван Иваныч. – Вы что ж это? Опять? – Да! – твердо и вызывающе отвечал дьякон. – Отлично! – Превосходно! А вы полагали, что дурака нашли? Перед обедом и перед ужином по порошку?.. На-ко – вот, съешь!.. Сконфузило это Ивана Иваныча. Он так и не ответил ему ни слова, а стоял и молчал. – Эх вы-ы, – продолжал между тем дьякон, – ученые! Что ни спросишь – ничего не знаете… Какого вы чорта смыслите? Порошки… Дубье вы со всеми вашими книгами. У человека душа болит, а вы, прохво… – Затворите окно! – сказал Иван Иваныч, очевидно совершенно разгневанный. – Пусть его! Это постоянно… А завтра опять приплетется… Долго за запертым окном слышался голос ругавшегося дьякона… «Эх вы, акушерки-молодки…» «Порошков бы вам, ворам, принять железных, авось вы перестанете красть…» «Хелиасты поганые!» «Почитай-ко, что у Бокля сказано, – свинья!» «Ох, если б Бисмарк вас распалил!» – Только уж больше я с ним разговаривать не буду! Нет! – говорил Иван Иваныч. – Нет, это мне надоело… На следующий день, как того ожидал Иван Иваныч, готовившийся отделать дьякона за вчерашнее, последний не показывал глаз. Не было видно его и вечером, причем семейство Антоновой ругалось одно, собственными средствами. И только через два дня, вечером, я снова увидел его. Он был худ, еле жив, грустен, болен. Долго сидел он молча, на приступке дверей своей бани, не отвечая ни одного слова на остроты, направленные из полчища отдыхавших на крылечке подсудимых, хотя последние, видя, что он совершенно бессилен сегодня, направили на него весь запас ненависти, которую должны бы были сегодня израсходовать друг на друга. Вследствие этого обстоятельства они были очень веселы. – Принять бы и мне порошок! – говорил кто-то на крыльце: – авось меня из-под суда освободят… – Что ж: попробуй. Вон отец дьякон принимает… говорит – совсем, говорит, поправляюсь… – Да, ловко он третьего дня поправился!.. – Не ту положил препорцию… Надо бы полштоф – и порошок, полштоф – и порошок. А он полштофов-то выпил штук шесть, а порошок-то один… Вон оно и… — 101 —
|