|
– Можно молитвою развлечься! – отвечает батюшка, и при этом лицо его осклабляется. – Ну вас! Молчат. – Сидел-сидел, молчал-молчал, – начинает Конратий Трифоныч, – инда дурость взяла! черт знает чего не передумал! хоть бы ты, что ли, отче, паству-то вразумил! – Разве предосудительное что заметить изволили? – отвечает батюшка, и лицо его выражает жалость, смешанную с испугом. – Да что! грубят себе поголовно, да и шабаш! – Непохвально! – Просто житья от хамов нет! – В ком же вы наиболее такое настроение замечать изволили, Кондратий Трифоныч? – Во всех! От мала до велика – все грубят! Да как еще грубить-то выучились! Ни слова тебе не говорит – а грубит! служит тебе, каналья, стакан воды подает – а грубит! Батюшка тоскливо помотал головой и крякнул. – И во многих такое настроение замечаете? – брякнул он, позабыв, что повторяет свой прежний вопрос. – Да говорят же тебе: во всех! во всех! Ну, слышишь ли ты: во всех! во всех! Батюшка слегка привскакнул и откинулся назад, как будто обжегся. Опять молчат. – Что ж это за скука такая! – начинает Кондратий Трифоныч, – закуску, что ли, велеть подать? – Во благовремении и пища невредительна бывает. – А не во благовремении как? Батюшка опять привскакивает и откидывается назад. – Ну, и сиди не евши: зачем пустяки говоришь! Молчат. – Не люблю я, когда ты пустяки мелешь! Молчат. – И кого ты этими пустяками удивить хочешь? Батюшка краснеет, Кондратий Трифоныч тяжко вздыхает и произносит: – Ох, скука-то, скука-то какая! – Время неблагопотребное, – рискует батюшка, но тут же обнаруживает беспокойство, потому что Кондратий Трифоныч смотрит на него сурово. – И откуда ты этаким глупым словам выучился! говорил бы просто: непотребное время! И не надоело тебе язык-то ломать! – строго говорит Кондратий Трифоныч. Опять водворяется молчание, изредка прерываемое глубокими вздохами Кондратия Трифоныча. Батюшка вынимает платок из кармана и начинает вытирать им между пальцев. – Что это я все вздыхаю! что это я все вздыхаю! – произносит Кондратий Трифоныч. – О гресех… – начал было батюшка, но не окончил, а только пискнул. – Тьфу ты! Молчат. – А ты слышал, что Скуракин на днях такого же вот, как ты, попа высек? – спрашивает внезапно Кондратий Трифоныч. – Сс… стало быть, следствие наряжено? – Да, брат, тоже вот все говорил: «о гресех» да «благоутробно» – ну, и высек! — 90 —
|