|
Прокурор был смущен; он понял игру и старался только угадать, какая же у председателя тринадцатая карта. Председатель, как бы провидя его думу, поспешил рассеять все сомненья и откровенно показал свою двойку червей, убеждая только, чтоб прокурор играл скорее. Напротив того, к советнику валило: во всем у него была и игра, и поддержка, но самое счастие не радовало его, ибо он чувствовал, что оно огорчает его начальника. Поэтому он всячески старался оправдаться: разбирая карты, пожимал плечами, как бы говоря: «ведь лезет же такое дурацкое счастье!»; делая ход, не клал карту на стол, а как-то презрительно швырял ее, как бы говоря: «вот и еще сукин сын туз!» Но председатель не принимал ничего в уважение, а, напротив того, взъелся на своего подчиненного. – Вы зачем же игру-то свою раскрываете? – пристал он к нему. Советник сделал ренонс. – У вас треф нет? – строго спросил батальонный командир. – Нет-с… есть-с, – заикался советник. «И солгать-то не умеет!» – подумал председатель. А Кобыльников смотрел на играющих и все думал, как бы чем-нибудь таким увенчать этот вечер, чтоб за один раз искупить все три глупости. Ему вдруг сделалось хорошо и весело; ему представилась большая освещенная комната; посреди комнаты стоит Наденька в белом тарлатановом платьице, а подле Наденьки стоит он; у них в руках бокалы с шампанским; к ним подходят гости, тоже с бокалами в руках, и поздравляют. – Иван Дементьич! – сказал он дрожащим голосом, подходя, под влиянием этих радужных мечтаний, к хозяину дома, – позвольте мне несколько слов вам наедине сказать-с… Иван Дементьич посмотрел на него с неудовольствием, потому что это неожиданное вмешательство отвлекало его от игры. Однако, видя, что Кобыльников весь дрожал, он встревожился. – Что такое еще? уж не затерял ли капустниковского дела? – спросил он. – Мне-с… наедине! – повторил Кобыльников. Иван Дементьич отошел с ним в сторону. – Ну? – сказал он. – Мне-с… я желаю… – заикался Кобыльников, к которому вдруг возвратилась вся его робость. – Да говори же, любезный, не мни! – с досадой торопил Иван Дементьич. – Я прошу руки Надежды Ивановны! – скороговоркой проговорил Кобыльников. Иван Дементьич повернул жениха к свету и на одно мгновение посмотрел на него с любопытством. Потом тотчас же пошел на старое место, предварительно отмахнувшись, как будто хотел согнать севшую на нос муху. Кобыльников остолбенел и расставил не только руки, но и ноги; в глазах у него позеленело, комната ходила кругом. Он понимал только одно: что эта глупость была четвертая и притом самая крупная. Вдруг он почувствовал, что промеж ног у него что-то копошится – то был Сеня Порубин. — 60 —
|