|
– Не могу, однако ж, не сказать, что неизвестный поступил крайне неосторожно, – возразил секретарь полиции Попков, – ибо городничий, какой бы он ни был, все-таки установленная власть! – Патрона своего защищаете, почтеннейший! – Нет, не патрона защищаю, а сужу дело по существу! – Несть власть, аще не от бога! – вздохнув, сказал архивариус Пульхеров и как-то тоскливо заглянул в следующую комнату, где на большом столе, в симметрическом порядке, красовались графины с различными сортами водок. – Против этого не возражаю, но не могу от себя не заметить, что и в Писании не похваляются глупые девы, погасившие светильник*; в настоящем же случае градоначальник наш едва ли не уподобился означенным глупым девам. При этих словах в залу трактира вошло новое лицо; при появлении его собеседники значительно переглянулись, как будто бы всех их озарила одна и та же мысль. И действительно, вошедший был не кто иной, как учитель глуповского уездного училища Корытников. – Иван Фомич! милости просим побеседовать! – радушно пригласил Столпников. Корытников был еще молодой малый, только что преодолевший трудности гимназического курса. Поселившись в Глупове с недавнего времени и имея слишком ограниченные средства жизни, он вообще редко показывался в обществе; но на этот раз почему-то нашел нужным изменить своей обычной нелюдимости и, войдя в трактир, обнаружил особенную потребность к душевным излияниям. Он выступал какою-то смелою, бойкою поступью, и все его молодое лицо как будто светилось улыбкою. – Что, господа, не о сегодняшнем ли нумере газеты рассуждаете? – спросил он. – Вообще о гласности, – отвечал Наградин, – желательно бы знать мнение ученого сословия на этот счет. – А что? ловко статейка написана? – спросил Корытников, которого, по-видимому, более интересовало впечатление, произведенное статьею, нежели отвлеченные рассуждения о последствиях гласности. – Нечего сказать, лихо откатал неизвестный! – отозвался Благолепов. – Угодил в самое рыло! – повторил Столпников, которому, очевидно, понравилось это выражение. Корытников, смеясь, пожал Столпникову руку. – Я, господа, так рассуждаю, что настоящее время – самое благоприятное для гласности! – сказал он, становясь в позу и незаметно впадая в дидактизм, – для России наступает, так сказать, эпоха очищения. Потребность очищения чувствуется повсюду; она разлита в воздухе; она проникает все слои нашего общества; она до такой степени присуща всем нам, что если я, например, встречаю на улице подлеца, то не могу воздержать себя, чтоб не высказать ему во всеуслышание, что он подлец! — 334 —
|