|
По мнению моему, этот почтенный бюрократ положительно должен целый день «караул» кричать! «Расхитят! растащат! по кусочкам разнесут!» – должен он ежемгновенно твердить себе, чтоб не ослабнуть духом. Каково тут жить? Каково недреманным-то оком всю жизнь глядеть? Ну, а чем он, например, виноват, если и в самом деле растащат? Разве он не человек? Разве не хочется ему и погулять, и выпить, и с девушками побаловать, и на птичек полюбоваться? Разве весна-то не действует на него? – А чего вы смотрели, покуда у вас злонамеренные мысли распространялись? – спросят его, быть может, строгие ценители и судьи. – А я, – скажет, – в это время у Матрены Ивановны пирог с грибами ел, ибо я тоже обязан и о соединении общества подумать. – Правда. Ну, а где вы были в то время, как у вас в Оковском уезде некоторый продерзостный нахал на полной сходке утверждал, что словесное производство лучше бессловесного? – А я в это время у себя в кабинете на приговорах уголовной палаты «согласен», «согласен», «согласен» писал! – Правда. Такого рода разговор можно продолжать хоть до завтра, и все-таки в результате ничего иного не выйдет, кроме: правда, правда и правда. Признаюсь, если бы я был губернатором, я отнюдь не затруднился бы никаким вопросом. Я бы заранее для себя такой катехизис составил, в котором начертал бы простодушные, но дышащие истиной ответы на всевозможные вопросы. Вопрос . Это что? Ответ . Не разорваться же мне! Вопрос . А это что? Ответ . А это правитель канцелярии напутал! Вопрос . Ну, а это что? Ответ . Гм… это? Помнится, что я посылал туда своего чиновника, а он ничего не сделал! и т. д. и т. д. Дела пошли бы у меня как по маслу, начальство было бы довольно, я был бы прав, а обыватели славословили бы имя мое. Размыслив все это, я почувствовал себя облегченным; идея об ответственности уже не лежала тяжелым камнем на сердце; призрак слабонатянутой административной вожжи не тревожил воображения. Очевидно, весна подействовала благотворно; я даже не прочь был отведать грибков. – Однако вы несправедливы, пустынник, к начальнику-то к нашему! – молвил я, покоряясь новому порядку идей. – В чем же, сударь? – А относительно гражданского-то начальства… Ведь его превосходительство даже побледнел от заботы… – А коли побледнел, так и с богом! – Намеднись я был у него по делам… Только, знаете, слово за слово, он мне и открылся: «Поверите ли, говорит, Николай Иваныч, вот третий вицмундир приходится бросить с тех пор, как эти слухи пошли!» А уж дальше что будет, так это одному богу известно! — 297 —
|