|
– Гм… да… Я не знал, что ответить пустыннику, но чувствовал, что в голове моей бродит не то мысль, не то ощущение, одним словом, нечто такое, что можно бы формулировать словами: «Эге! да это явления одного и того же порядка!» – Так вы думаете?.. – сказал я вслух. – Чего тут думать… оно! – Гм… да… это оно! Мы не объясняли друг другу, что значит это «оно»: мы поняли. Я вознамерился было посетовать, высказать несколько жалких слов, как это обыкновенно делают люди, которых претензии ограничиваются желанием выпить и закусить и которых вместо того заставляют ломать голову над какими-то проклятыми вопросами. Но пустынник оказался и решительнее, и воинственнее меня. Он вскочил с дивана и накинулся на меня с такою неистовой яростью, что я одну минуту думал, что он растерзает меня на части. – Чего же вы-то, гражданское начальство, смотрите? – закричал он на меня, сверкая глазами. Я поник головой. – Ведь это зараза, – продолжал он, все более и более наступая, – ведь это чума! Я почувствовал себя сугубо виновным. Мне не приходило даже в голову сказать в свое оправдание стереотипную фразу: «Да чем же я виноват?» – которою, по заведенному исстари обычаю, оправдываются все птенцы бюрократии. Мне как-то вдруг пришли на ум все пословицы, вроде: «Взявшись за гуж, не говори, что не дюж», «Люби кататься, люби и саночки возить» и проч. Я вдруг почувствовал, что на мне лежит какая-то ответственность, что я должен был предугадать, предвидеть, предозаботиться и продотвратить! Держа в руках своих миллионную частицу административной вожжи, имея право, в миллионной части, решить и вязать, я обязан был тянуть свою тягу, насколько ставало моих сил. Если вожжа ослабла, – следовательно, я не натягивал ее с надлежащею заботливостью, следовательно, я не исполнил своего долга, следовательно, я был без оправданий. Виноградник, прежде столь чистый, порос куколем и крапивою – чего смотрели виноградари? где они были? чай, в карты дулись или с метрессами[180] проклаждалися? Пустынник, казалось, понял, что во мне происходит нечто очень тяжелое, и смягчился. – Да уж не велеть ли рыжичков подать? Мне девки мелконьких таких в уксусе прислали! – сказал он ласково. Но мне было не до грибков. Черт знает, что бродило в это время в голове моей, но только вместо того, чтоб отказаться и поблагодарить, я отвечал: – А кто их знает, может быть, они не девки, а бабы! Пустынник усмехнулся. – Да ну уж, ну! велеть, что ли? Вижу! все вижу! Обидел я тебя! — 295 —
|