|
В это время входят ямщики, везшие Хрептюгина с свитою. – Кого приволокли? – спрашивает первый голос. – Кого привезли? черта привезли! – отвечает один из ямщиков, раздеваясь и с сердцем кидая на полати армяк и кнут. – Разве на чай не дали? – Дали… двугривенный на всех! Общий хохот. – Ой, Ванюха! купи у меня: лошадь продаю! только уж добавь что-нибудь к двугривенному-то, сделай милость! Новый хохот. – Ишь ты, голова, как человек-от дурашлив бывает! вон он в купцы этта вылез, денег большое место нагреб, так и на чай-то уж настоящего дать не хочет!.. Да ты что ж брал-то? – А и то хотел толстобрюхому в рыло кинуть! – Что ж не кинул? – Заела меня Агашка! все говорит: платок купи, а на? что купишь! – Да кому вперед-от их везти? Пятрухе, что ли? – Мне и есть, – отзывается Петруха. – Смотри же ты, шажком поезжай, баловства им делать не надо! А коли фордыбачить станут, так остановись середь поля, отложи лошадей, да и шабаш! Через два часа доедали еще извозчики гороховый кисель, а Парамоныч уже суетился и наконец как угорелый вбежал в избу. – Кому закладывать? чья очередь? – спрашивал он впопыхах. – Господа ехать желают. – Поспеешь! – было ему ответом. – Ах вы черти этакие! вот вам ужо барин даст! Но никто не трогается с места, и извозчики продолжают разговаривать о посторонних предметах. Иван Онуфрич находит себя вынужденным лично вступиться в это дело. – Кому закладывать? – спрашивает он, выпрямляясь во весь рост. – Поспеешь еще, господин двугривенный! – отвечает голос из толпы. – Как ты смеешь? – кричит Хрептюгин, бросаясь вперед с протянутыми дланями. – Не шали, руками не озорничай, купец! – говорит один ямщик. – Что ж, разве и пообедать нельзя? – продолжает другой, – вольно ж тебе было три часа дрыхнуть здесь! – Закладать, что ли, дядя Андрей? – спрашивает Петруха. – Погоди, поспеет! Иван Онуфрич весь синь от злости; губы его дрожат; но он сознает, что есть-таки в мире сила, которую даже его бесспорное и неотразимое величие сломить не может! Все он себе покорил, даже желудок усовершенствовал, а придорожного мужика покорить не мог! – Да закладывайте же, голубчики! – говорит он умоляющим голосом. – То-то «голубчики»! этак-то лучше будет! Ин закладай поди, Пятруха: барин хороший, по целковому на чай дает! – Батюшка! не будет ли вашей милости грошик пожаловать! три дня, кормилец, не едала! – жалобно вопиет старуха старая, сгорбленная и сморщенная. — 106 —
|