|
– Ведь вот, кажется, пустой напиток чай! – замечает благодушно Иван Онуфрич, – а не дай нам его китаец, так суматоха порядочная может из этого выйти. – А какая суматоха? – возражает Боченков, – не даст китаец чаю, будем и липовый цвет пить! благородному человеку все равно, было бы только тепло! Это вам, брюханам, будет худо, потому что гнилье ваше некому будет сбывать! – Фи, Прохор Семеныч! – говорит Аксинья Ивановна, – какие вы выраженья всё употребляете! – А правда ли, батюшка Иван Онуфрич, в книжках пишут, будто чай – зелие, змеиным жиром кропленное? – спрашивает хозяин. Хрептюгин благосклонно улыбается. – В каких же это, Архип, книжках написано? – А вот, сударь, письменные таки книжки есть… «Слово от старчества об антихристовом пришествии» называется… Так там, сударь, именно сказано: «От китя?н сие…» – Пустяки, Архип, это все по неразумию! рассуди ты сам: змея гадина ядовитая, так может ли быть, чтоб мы о сю пору живы остались, жир ее кажный день пимши! – «Пимши»! фуй, папа?, как вы говорите несносно! – Так-то так, сударь, а все как будто сумнительно маненько!.. А правду ли еще, сударь, в народе бают, некрутчина должна быть вскорости объявлена? – По палате не слыхать, – отвечает Боченков. – Пустяки все это, любезный друг! известно, в народе от нечего делать толкуют! Ты пойми, Архип-простота, как же в народе этакому делу известным быть! такие, братец, распоряжения от правительства выходят, а черный народ все равно что мелево: что в него ни кинут, все оно и мелет! – Так-с… Это справедливо, сударь, что народ глуп… потому-то он, как бы сказать, темным и прозывается… – Ну, а если глуп, так, стало быть, нужно у вашего брата за такие слухи почаще под рубашкой смотреть! – Ах, папа?, вас уважать совсем нельзя! В это время Митька стащил со стола такой большой кусок хлеба, что все заметили, Он силится запрятать его в карман, но кусок не лезет. – Ишь семя анафемское! – говорит Боченков, – мал-мал, а только об том и в мыслях держит, как бы своровать что-нибудь! – Ну, куда, куда тебе столько хлеба, D?m?trius? – спрашивает Иван Онуфрич. Он силится отнять хлеб, но руки Митьки закоченели, и сам он весь обозлился и позеленел. Анна Тимофевна внезапно принимает сторону ненаглядного детища. – Чтой-то уж вам, видно, хлеба для родного сына стало жалко! – говорит она с сердцем. – Не жалко, сударыня, хлеба; а дождешься ты того, что он у тебя объестся! — 103 —
|