|
– Зато хорошо и выходит! – Что говорить, сударь; известно, худо не хорошо, а хорошо не худо; так лучше уж, чтоб все хорошо было!.. Что ж, батюшка, самоварчик, что ли, наставить прикажете? – Да; там у меня свой… серебряный самовар есть… Петр Парамоныч знает. – Ах, как жалко, что наш большой серебряный самовар дома остался! – замечает Анна Тимофевна. – Почему же жалко-с? – спрашивает Боченков. – Да уж я не знаю, Прохор Семеныч, как вам сказать, а все-таки как-то лучше, как большой самовар есть… – А оттого это жалко, – обращается Боченков к Архипу, – чтобы ты знал, борода, что у нас, кроме малого серебряного, еще большой серебряный самовар дома есть… Понял? Ну, теперь ступай, да торопи скорее малый серебряный самовар! – Не мешало бы теперича и закусить, – говорит Халатов по уходе хозяина. – Тебе бы только жрать, – отвечает Боченков, – дай прежде горло промочить! Мочи нет как испить хочется! с этим серебряным самоваром только грех один! – Нельзя же нам из простых пить! – возражает Анна Тимофевна, – мы не какие-нибудь! Однако самовар готов и ставится на стол: вынимаются шкатулочки, развязываются кулечки, и на столе появляются разные печенья. D?m?trius смотрит на них исподлобья и норовит что-нибудь стащить. – Насилу и воды-то допросился! – докладывает Петр Парамоныч, – эти каверзные богомолки так и набросились, даже из рук рвут! – Ты бы, любезный, сказал им, что эта вода для нас нужна… – Да что с ними говорить! они одно ладят, что мы, дескать, пешком шли… В это время опять входит хозяин. – Как же это, любезный, – обращается к нему Хрептюгин, – у тебя беспорядки такие! воду из рук мужи?чки рвут! – Уж извините, сударь! работница, дура, оплошала. – То-то же! это не хорошо! везде нужен порядок! – Иван Онуфрич, чай готов! Хрептюгин принимает из рук своей супруги чашку изумительнейшего ауэрбаховского фарфора и прихлебывает, как благородный человек, прямо из чашки, не прибегая к блюдечку. Но Анна Тимофевна, несмотря на все настояния Ивана Онуфрича, не умеет еще обойтись без блюдечка, потому что чай обжигает ей губы. Сверх того, она пьет вприкуску. Халатов и Боченков закуривают сигары; Хрептюгин, с своей стороны, также вынимает сигару, завернутую в лубок – столь она драгоценна! – с надписью: bayad?re[57], и, испросив у дам позволения (как это завсегда делается в благородных опчества?х), начинает пускать самые миниятюрные кольца дыма. — 102 —
|