|
– Да уйми ты, сделай милость, моих передовиков!* – Бунтуют? – Республики, братец, просят! – А ты бы их заверил, что республики не дадут! – Смеются. Это, говорят, – уж ваше дело. Мы, дескать, люди мысли, мы свое дело делаем, а вы – свое делайте! – Да неужто ж им, в самом деле, республики хочется? – Брюхом, братец! вот как! – А я так позволяю себе думать, – вмешался я, – что они собственно только так… Знают, что вам самим эта форма правления нравится, – вот и пишут. Молчалин 2-й приосанился. – Ну да, конечно, – сказал он, – разумеется, я… Само собой, что, по мнению моему, республика… И в случае, например, если бы покойный Луи-Филипп…* Однако согласитесь, что не при всех же обстоятельствах… Да и народы притом не все… Не все, говорю я, народы… – Та-та-та! стой, братец, – прервал Алексей Степаныч, – сам-то ты нетвердо говоришь – вот они и не понимают. Народы да обстоятельства… Какие такие «народы»? Води их почаще на Большую Садовую гулять да указывай на Управу Благочиния:* вот, мол, она! – Так-то так, Алексей Степаныч! – счел долгом заступиться я, – да ведь нельзя редактору так просто выражаться. Редактор – ведь он гражданское мужество должен иметь. А между тем оно и без того понятно, что ежели есть «народы, которые», то очевидно, что это – те самые народы… Впрочем, я уверен, что и сотрудники газеты «Чего изволите?» очень хорошо понимают, чем тут пахнет, но только, для своего удобства, предпочитают, чтоб господин редактор сам делал в их статьях соответствующие изменения. Молчалин 2-й горько усмехнулся. – Да-с, предпочитают-с, – сказал он, – да сверх того, на всех перекрестках ренегатом ругают! – Так что, с одной стороны, ругают сотрудники, а с другой – угрожает начальство? – подсмеялся Алексей Степаныч. – Да, брат, это, я тебе скажу, – положение! Молчалин 2-й на минуту потупился, словно бы перед глазами его внезапно пронесся дурной сон. – Такое это положение! такое положение! – наконец воскликнул он, – поверите ли, всего три года я в этой переделке нахожусь, а уж болезнь сердца нажил! Каждый день слышать ругательства и каждый же день ждать беды! Ах! – И, как мне сказывал Алексей Степаныч, неприятность вашего положения осложняется еще тем, что вы боитесь, сами не зная кого и чего? – И не знаю! ну, вот, ей-богу, не знаю! Еще вчера, например, писал об каком-нибудь предмете, писал бесстрашно – и ничего, сошло! Сегодня опять тот же предмет, с тем же бесстрашием тронул – хлоп! А я почем знал? — 53 —
|