|
– И долго он служил? – Нет, скучно стало. Годика три промаячил, а потом и затосковал. «Противно», – говорит. Взял да в Дрезден опять ушел. А тут, кстати, и наш департамент переформировали: из департамента «Распределения богатств» – департамент «Предотвращений и Пресечений» сделали. Спокойнее, мол. – Ну, тут как? – Поначалу – ничего было. Старичка посадили – тоже Молчалиным по фамилии прозывался – хорошо обходился! А тут в скором времени на стариков-то мода проходить стала – его и сменили. А уж после него… вот тут-то я самую муку и принял! – Это при нынешнем-то? неужто хуже, чем при Отчаянном? – Хуже. Потому Отчаянный только звонками донимал, а этот прямо по карману бьет, кусок у тебя отнимает. Только и слов у него: в отставку извольте подавать! Ни резонов, ни разговоров… Ну, сам ты посуди! подай я теперь в отставку – что ж я завтра есть-то буду? Вот этого-то он и не понимает! Даже прямо нужно сказать: ни капли ума у него на этот счет нет! – Ах, Алексей Степаныч, Алексей Степаныч! хороший вы человек! – Страстотерпец я – вот что! Ведь ты знаешь, нынче у нас кто начальником-то? – Князь Тугоуховский… ну, сын того князя Тугоуховского, который еще к покойному Павлу Афанасьичу на балы езжал. – А! да! помню! помню! – Вот, как назначили его, я, признаться, даже обрадовался. Все, думаю, свой человек – вспомнит! И что ж, сударь! приехал он к нам в департамент, а я с дураков-то и ляпни: «Я, говорю, ваше сиятельство, от вашего родителя обласкан был, а ваше, мол, сиятельство даже на руках маленьким нашивал». – Сказал, это, да и сам не рад. Вижу, что у него даже лицо перекосило: то в меня глаза уставит, то по сторонам озирается, словно спрашивает: куда, мол, это я попал? «Ну-с?» – говорит. – Извините, говорю, ежели я ваше сиятельство обидел! «Обидеть, говорит, вы меня никоим образом не можете, а на будущее время прошу вас держаться следующего правила: отвечать только на вопросы, а о посторонних вещах со мною не разговаривать!» Это на общем приеме-то так обжег! При всех! – Фуй! – Да, так-таки с первого раза с грязью меня и смешал! И долго после того у нас таким манером шло: он слово – и я слово, он два – и я два. Придешь к нему, по приглашению, в кабинет, а он там взад и вперед словно на выводке ходит. Слова порядком не вымолвит – все сквозь зубы… изволь понимать! Стоишь, это, да только одно в мыслях и держишь: а ну, как он в отставку подать велит! У меня же в это время детки подрастать стали – сам посуди, каково родительскому-то сердцу такую тревогу ежечасно испытывать! — 29 —
|