|
Насчет того, где будет напечатан мой великолепный роман, я полагаю, рассуждать еще рано. То есть рано еще обещать. Когда кончу, пришлю Вам на прочтение, и оба мы решим, как лучше. Если найдете, что его удобно печатать в газете, то сделайте милость, валяйте в газете. Сегодня я напишу одну главу. Чувствую сильное желание писать. Дождей всё нет и нет. Неурожай – решенное дело. Жарища ужасная. На деревьях червей видимо-невидимо, но в земле их нет, ибо земля суха, как московские фельетоны. Поздравляю «Новое время» с семейною радостью: говорят, что Курепин женился. Мне Стасов симпатичен, хоть он и Мамай Экстазов. Что-то в нем есть такое, без чего в самом деле жить грустно и скучно. Читал я письма Бородина*. Хорошо. Художник в прежнем положении: ни лучше, ни хуже. Раки превосходно ловятся. Миша не успевает подсачивать. Всем Вашим мой сердечный привет. Пребываю ожидающий Вас А. Чехов. Вчера я заставил одного юнца купить на вокзале «Военные на войне»*. Прочел и сказал: «Очень хорошо». С Маслова магарыч. Оболонскому Н. Н., 17 июня 1889*660. Н. Н. ОБОЛОНСКОМУ 17 июня 1889 г. Сумы. 17 июня 89. Художник скончался*. Подробности письмом или при свидании, а пока простите карандаш. Жму горячо Вам руку. Ваш душевно А. Чехов. На обороте : Кисловодск, Дача Жердевой Доктору Николаю Николаевичу Оболонскому. Шехтелю Ф. О., 18 июня 1889*661. Ф. О. ШЕХТЕЛЮ 18 июня 1889 г. Сумы. 18 июня. г. Сумы. Вчера, 17-го июня, умер от чахотки Николай. Лежит теперь в гробу с прекраснейшим выражением лица. Царство ему небесное, а Вам, его другу, здоровья и счастья… Ваш А. Чехов. На обороте : Москва, Тверская, д. Пороховщикова Францу Осиповичу Шехтель. Дюковскому М. М., 24 июня 1889*662. М. М. ДЮКОВСКОМУ 24 июня 1889 г. Сумы. 24 июня. Отвечаю, милый Михаил Михайлович, на Ваше письмо*. Николай выехал из Москвы уже с чахоткою. Развязка представлялась ясною, хотя и не столь близкой. С каждым днем здоровье становилось всё хуже и хуже, и в последние недели Николай не жил, а страдал: спал сидя, не переставая кашлял, задыхался и проч. Если в прошлом были какие вины, то все они сторицей искупились этими страданиями. Сначала он много сердился, болезненно раздражался, но за месяц до смерти стал кроток, ласков и необыкновенно степенен. Всё время мечтал о том, как выздоровеет и начнет писать красками. Часто говорил о Вас и о своих отношениях к Вам. Воспоминания были его чуть ли не единственным удовольствием. За неделю до смерти он приобщился. Умер в полном сознании. Смерти он не ждал; по крайней мере ни разу не заикнулся о ней. — 142 —
|