|
А. Чехова. Тихонову В. А., 31 мая 1889*657. В. А. ТИХОНОВУ 31 мая 1889 г. Сумы. 31 май. Живу я, милый российский Сарду, не в Париже и не в Константинополе, а, как Вы верно изволили заметить на конверте Вашего письма, в г. Сумах, в усадьбе г-жи Линтваревой. Рад бы удрать в Париж и взглянуть с высоты Эйфелевой башни на вселенную, но – увы! – я скован по рукам и ногам и не имею права двинуться с места ни на один шаг. У меня болен чахоткою мой брат-художник, который живет теперь со мной. Погода великолепная. Тепло, птицы поют, крокодилы квакают. Псел широк и величественен, как генеральский кучер. Но благодаря вышеписанному обстоятельству живется скучно и серо. Спасибо добрым людям – навещают меня и делят со мною скуку, иначе пришлось бы плохо. Гостил у меня дней шесть Суворин, сегодня приедет Свободин, бывают соседи – день идет за днем, разговор за разговором, ан глядь – уж и весны нет, июнь на носу. Работаю, хотя и не усердно. Потягивает меня к работе, но только не к литературной, которая приелась мне. Пишу роман*. Кое-что как будто выходит; быстро писать не умею, тяну через час по столовой ложке и оттого не знаю, когда Вы будете иметь удовольствие в сотый раз убедиться, что я не такой великий человек, как вещал за обедом Соковнин*. Кончу я роман через 2–3 года. Начал было я комедию*, но написал два акта и бросил. Скучно выходит. Нет ничего скучнее скучных пьес, а я теперь, кажется, способен писать только скучно, так уж лучше бросить. Ваше томление я понимаю. Оно пройдет, и пьеса будет написана Вами* во благовремении. Ваше «Без коромысла и утюга» шло недавно в Одессе*. Стало быть, напрасно Вы отзываетесь презрительно о сией пьесе. Всё хорошо. Поймите раз навсегда, что драматургия – Ваша профессия, что Вам приходится писать ежегодно по одной, по две пьесы, что поэтому поневоле Вы не можете писать одни только шедевры. На десяток пьес должно приходиться семь неважных – таков удел всякой профессии. Поймите сие, и Вам станет понятно, что всё хорошо и всё слава богу. Вы хотите, чтобы я повлиял на Жана Щеглова и вернул его на путь беллетристики*. В своих письмах я всякий раз усердно жую его, но все мои жидкие сентенции, как волны об утес, разбиваются в брызги, наталкиваясь на страсть. Страсть выбивается только страстью, а сентенциями да логикой ничего не поделаешь. Самое лучшее – оставить Жана в покое и ждать, когда в нем перекипит театральная бурда и сам он естественным порядком придет к норме. Перед выездом из Москвы заседал я как новоиспеченный член в комитете Общества драмат<ических> писателей. Вынес такое впечатление: дела Общества идут превосходно. — 139 —
|