|
[…] вскоре пришел профессор Лазурский с женой. […] Разговор вертелся на политике: Архангельск занят англичанами, есть слухи, что Вологда – тоже. Начинается мобилизация и в Великоруссии и здесь. […] 28 июля/10 августа. Письмо от Юлия Алексеевича и Коли. [Вероятно, полученное от Ю. А. Бунина письмо было от 13 июля 1918. Оно сохранилось в архиве. Привожу выдержки:] «[…] Письмо это пересылаю через Н. А. Скворцова, который возвращается на Украину. Насчет нашей поездки на юг не так склалось, як ждалось. Коля до сих пор еще лежит; теперь поправляется, но, по мнению докторов, поехать куда-либо может не раньше, как месяца через полтора, если не будет никаких осложнений. […] Сам я положительно истомился и изнервничался. Да, проводить лето при наших условиях нелегко. Многие разъезжаются. Телешов в Малаховке (ютится в 2–3 комнатах). Уехали Шмелевы, Гусев-Оренбургский, Никандров и др. в Крым. Вересаев еще не возвращался из отпуска. […] Довольно часто захожу к Муромцевым. […] Все они здоровы. […] Газеты […] целую неделю не выходят, кроме советских. […] Дороговизна становится невыносимой. Сейчас, напр., купил […] копченой колбасы по 24 р. фунт. Бутылка сельтерской воды стоит 3 р. Последние 2 дня получали хлеб по 1/8, а то давали рису или гороху. […]» 4/17 августа. […] Про Елец рассказы страшны: расстреляно много народу. […] Когда подходили немцы к Ельцу, то большевики созвали съезд крестьянский, Микула Селянинович, и хотели, чтобы он санкционировал диктатуру, всеобщую мобилизацию и еще что-то. Но Микула не согласился ни на один пункт, тогда президиум объявил, что это не настоящие крестьяне, а кулаки, и председатель стал стрелять в публику, но члены съезда кинулись на него, и начался рукопашный бой, какой всегда бывал в древней Руси, когда решались общественные вопросы. Бежали по улицам мужики, за ними красноармейцы. […] Многих мужиков арестовали, четырнадцать человек из них расстреляли. Когда на следующий день жены принесли в тюрьму обед, то им цинично сказали: «Это кому?» – «Как кому, да мужьям нашим!» – «Да нешто покойники едят?» Бабы с воплем разбежались по городу. Прислуга в Ельце вся шпионы. Продовольствия мало. […] 11/24 августа. Из Москвы приехала Толстая – жена А[лексея] Н[иколаевича]. – Вид сытый, она очень хорошенькая. Муж в поездке, зарабатывает на жизнь. О Москве рассказывает много ужасного. Нет молока, наступил голод. Что делают наши? Она рассказывала, что видела издали Юлия Алексеевича, сидящего на Тверском бульваре, и мне так сделалось жалко его, одинокого старика, напрасно мы не захватили его с собою, погибнет он там! Нет энергии уехать. Ведь он и здесь устроился бы. Нет отваги. Страх перед жизнью! […] Вот разница – Толстой. Что за жизнеспособность – нужно пять тысяч в месяц, и будет пять. […] — 94 —
|