|
– Приличные?! Ой, вы ж меня уморите. Да любая из них даст вам поцелуйчик! Я одну поцеловал – она так разнежилась: «Ах ты, – говорит, – стюпидик мой, со, – говорит, – ты мое!» – так и режет по-французски. – Филимон, ты глуп, – нетерпеливо сказал я. – Я глуп? А хотите, вот сейчас пойдем в эту кабачару – тут есть прехорошенькая. Если не сорву поцелуйчика – я вас угощаю Моэтшандоном, сорву – вы меня. Это был редкий случай, когда честь женщины колебалась на горлышке шампанской бутылки. Филимон втащил меня в ресторан, плюхнулся за столик и, вертя корявым пальцем, подозвал к себе пышную золотоволосую блондинку в традиционном передничке. – Маруся! Подь-ка сюды. – Я не Маруся, – спокойно возразила дама, глядя холодными застывшими глазами поверх головы Филимона Бузыкина. – А кто же вы? – спросил Филимон, разглядывая ее с тупой раздумчивостью. – Я – баронесса Тизенгаузен. Меня зовут Елена Павловна. – А?! Очень приятно. Каково прыгается? Присели бы, а?.. – Не могу, простите. Должна принять заказ на другом столе. Филимон толкнул меня в бок и обратился к даме чертовски фривольным тоном: – О, сетт аффре! В таком случае я должен вам сказать два слова по секрету. Он вскочил, взял растерявшуюся от его бурного натиска даму за локоть и отвел за дверь пустого ка-бинетика. Первое мгновение там была мертвая тишина, но потом разразился звук, очевидно, поцелуя, – потому что расторопный Филимон ручался мне в этом. Однако никогда в жизни не приходилось мне слышать более отчетливого поцелуя. За дверью будто сговорились дать мне ясно понять, что пропала моя бутылочка Кор-дон-Вэр'а. Я вздохнул, печалясь не столько о бутылке, сколько о баронессе… Дверь отворилась. Мимо меня быстро прошла баронесса и скрылась в буфетной. За ней вышел Филимон, по своему обыкновению цепляясь носком одной ноги за каблук другой. – Слышали? – спросил он с вялым торжеством в голосе. – Да. Звук отчетливый. Позвольте, Филимон! Ведь она поцеловала только один раз? – Один, – с досадой огрызнулся он. – Не сто же. Я больше и не хотел. – В щеку поцеловала? – Да, этого… в щечку. – Странно: один поцелуй, а на щеке пять красных следов. – Губы накрашены, – угрюмо пробормотал Филимон, глядя в угол. – Нет… Вы видите, краска все бледнеет и бледнеет… Вот уже и сошла. Нет, это не губная помада, Филимон! В чем же дело, Филимон? – Отстаньте. – Позвольте… Пора же суммировать все происшедшее… Что случилось? Человек решил за дверью сорвать у дамы поцелуй. Сказано – сделано. Я услышал за дверью звук. Но звук был один, очень отчетливый звук, а следов на щеке пять. Как же это понять, Филимон, а?.. — 49 —
|