|
– А ты, голубчик, лучше отойди, – не менее кротко посоветовал атлетический студент. У «голубчика» лицо мгновенно изменилось, елейность слетела, как шелуха, и бешеный волк с горящими, как угли, глазами ощерился и защелкал зубами. – Ну, ну, брось, – спокойно, но серьезно сказал студент. – Отойди. А! Чер-р-рт! Последующее произошло так быстро, что Меценат не успел бы сосчитать до трех: елейный человек сделал неуловимое движение рукой, и в ней вдруг сверкнул, будто бы схваченный в воздухе короткий финский нож. Он так и застыл на весу, потому что студент, сделав не менее неуловимое движение, уже держал руку «игрока» с ножом немного повыше локтя. Студент стоял очень спокойно, а «игрок» вдруг побледнел, и рука его задрожала мелкой дрожью… – Видишь, чудак… я ж предупреждал. – Как вы думаете, – спросил студент, глядя на Мецената открытым ясным взглядом, – сломать ему руку или просто выкинуть его? – Неужели можно сломать? – заинтересовался Меценат, более, впрочем, академически, как любитель спорта. – О, пустяки. Один резкий поворот наружу и… Нож со звоном выпал из посиневшей руки «игрока». – Отпустите, – угрюмо сказал он, корчась от боли. – Я уйду. – Иди, милый, иди с Богом. Нечего тебе тут делать. Пойди займись чем-нибудь другим. Когда они остались одни, Меценат спросил: – Кто это такой? – О, страшная скотина. Тот первый, с которым вы сидели давеча, очень приличный малый. Обыкновенный вор. В крайнем случае, лишились бы бумажника – и все, а этот… и табаком глаза засыплет, и ножичком ткнет при удобном случае, не задумываясь. А мы еще не знакомы: студент Новакович. Вернувшийся Гриша, узнав, в чем дело, в полной мере подтвердил слова Новаковича: – У нас его тоже не любят… Мы на «мокрое дело» никак не пойдем, а ему это – все равно как «Отче наш» прочитать. Чуть что – сейчас за «перо»,[14] нехороший человек, наши его избегают… Разрешите пощупать ваши мускулы? – вежливо отнесся он к Новаковичу. – Сделайте одолжение. Вишь ты, они у меня какие. Это от сахару, да еще моркови ел я много. Тут же он самым простым убежденным голосом рассказал новым знакомым такую невероятную, неправдоподобную историю, что и Меценат и Гриша до упаду смеялись. С этого дня Новакович сделался неизменным спутником, а иногда и телохранителем Мецената во всех авантюрах благодушного скучающего богача. Позднее всех прилетел на Меценатов огонек беззаботный поэт Паша Круглянский, прозванный Мотыльком, потому что первое время, являясь в компанию даже в десять часов утра, он неизменно говорил извиняющимся тоном: — 251 —
|