|
– Товарищи-мухи! Держитесь подальше от тюремных камер!! Остерегайтесь инквизиции! Фокстрот*– Вы любите ли сыр? – спросили раз ханжу. – Люблю, – он отвечал: я вкус в нем нахожу. А другого ханжу спросили прозой: – Вы любите фокстрот? – О, да! – восторженно отвечал он. – Чудный танец. Сколько в нем огня, грации. Какая глубина мысли. Человечество сразу вдруг поглупело. Каждая эпоха вообще, а особенно эпоха глупости, – должна иметь свой танец. И мои «главою скорбные» современники выдумали фокстрот. Эпохи ума, красоты, изящества и настоящего блеска отмечались последовательно: менуэтом, мазуркой, величественным полонезом, венским вальсом, даже сногсшибательным канканом. Наша убогая эпоха отмечена фокстротом. «Фокстрот» – название по-английски. По-французски этот танец называется «дане д'Имбесиль», а на честном прямолинейном русском языке – «пляска дураков». Во всех шантанах и дансингах мира ежевечерне происходит по окончании программы одна и та же сцена: средина зала очищается от столов и стульев, и откуда-то выползает странный оркестр, очевидно нарочно созданный для вышеуказанного танца… Два-три бездельника начинают тренькать на банджо, пианист в это время сводит личные счеты с беззащитным пианино, кое-кто дудит в дудку, а самый главный – большею частью джентльмен с черным лицом и белыми зубами – ведет себя совсем по-издевательски: окружен он барабанами, тарелками, ложками, вилками – целым столовым прибором. Но этого мало: странная машина, стоящая около него, увешана всем, что не нашло полезного применения в хозяйстве: пустыми бутылками, старыми сковородками, платяными щетками, испорченными частями автомобиля и чайными ситечками… по всей этой рухляди чернокожий вдруг начинает свирепо колотить барабанными палками, присвистывая, икая и огогокая. Он дудит, пищит, стонет, трезвонит, бьет палкой по стульям, по полу, по бутылкам, чайным ситечкам и по вывешенному тут же портрету своего предка… И под эту музыку его родины, звучавшую еще при Ливингстоне, когда в котлах варились взятые в плен горемычные враги, а тут же сбоку еще живым рубили головы, как капусту, – под эту музыку начинается фокстрот. Вяло, скучающе выбредает на середину дама. За ней плетется кавалер, а на лице его, вместо радости предстоящего танца, написаны все невзгоды, обрушившиеся с утра: неоплаченная квартира, холодная комната, ехидно лопнувший ботинок и предстоящее возвращение домой по слякоти. Угрюмо обвивает он красной лапой худосочную талию дамы и принимается топтаться, уставившись с беспросветным видом в угол потолка. — 200 —
|