|
Я покорно повернул голову влево и, стараясь, чтобы он не проследил направление моего бесцельного взгляда, сказал: – Ага! Вот он. Теперь я его узнал. – Удивительно! Он только что сейчас скрылся в проходе. Как же вы могли его узнать? – Да вы про кого говорите? – смущенно спросил я. – Про того высокого в белых брюках, который стоит около оркестра? – В белых брюках? – ахнул мой собеседник. – Протрите глаза! Там стоит господин, но цвета брюк его не видно, потому что его заслоняет дама в белом платье. Послушайте!!.. Вы дьявольски близоруки… Я стал энергично отрицать это, и мое нахальство обидело его. Он помолчал и через минуту, вглядываясь в толпу, шевелившуюся внизу, сказал: – Вот идет ваш знакомый Петрухин. Он кланяется вам. Почему же вы не отвечаете ему? Я перевесился через барьер и неопределенно закивал головой, закланялся, заулыбался. – Смотрите, – тронул меня за плечо знакомый. – Вдова Мурашкина с дочерьми – вон, видите, в ложе, что-то говорит о вас… Почему-то укоризненно грозит вам пальцем… «Вероятно, – подумал я, – я им не поклонился, а Мурашкины никогда не прощают равнодушия и гордости». Раскланялся я и с Мурашкиными, хотя никого из них не видел. В этот вечер мой знакомый тронул меня до слез своей заботливостью: он беспрестанно отыскивал глазами людей, которые, по его словам, делали мне приветственные знаки, посылали дружеские улыбки, и всем им я, со своей стороны, отвечал, раскланивался, улыбался, принимая при этом такой вид, что замечаю их всех и без указаний моего знакомого… А когда мы возвращались из театра, этот пустой ничтожный человек неожиданно расхохотался и заявил, что он все выдумывал: ни одного знакомого в театре не было, и я по его указаниям посылал все свои улыбки, поклоны и приветствия черт знает кому – или незнакомым людям, или гипсовым украшениям на стенах театра. Я назвал этого весельчака негодяем, и с тех пор ни одна душа не услышит от меня о нем доброго слова. Наглец, каких мало. Вообще театры пугают меня после одного случая: однажды я приехал в театр с опозданием – к началу второго действия и, впопыхах сбросив пальто на руки капельдинера у вешалки, ринулся к дверям. Но капельдинер бешено взревел, бросил мое пальто на пол, догнал меня и схватил за шиворот. – Как вы смеете, черт возьми? – крикнул он. Оказалось, что это был полковник генерального штаба, приехавший за минуту до меня и только что раздевшийся у вешалки. Мы стали ругаться, как сапожники, и я заявил, что пойду сейчас к околоточному составить на него протокол. Я побежал по каким-то коридорам, после долгих поисков нашел околоточного и задыхающимся голосом сказал: — 173 —
|