|
– Но ведь мужчины же не виноваты, что вы хороши. Миллионы людей говорят, что солнце прекрасно. Разве они надоели солнцу своими восторгами? – Куда вы сейчас спешили? – зарделась барышня. – В ту комнату. Там висят хорошие картины. Хотите посмотреть? – Но там, кажется, никого нет! – А вы боитесь меня? – О, я ведь знаю вас, мужчин… Хотя, впрочем, вы кажетесь мне порядочным человеком. Пойдемте. Она встала и уцепилась рукой за локоть Громова с такой энергией, с какой утопающий среди открытого моря хватается костенеющими руками за обломок мачты. – Вот вам картины, – благодушно указал Громов. – Видите, какие. – Да, хорошие, – подтвердила барышня. – Если бы я был художник, я написал бы с вас картину. – Что же вам так во мне нравится? – спросила барышня, поправляя дрожащей рукой вылезшую из невидимого тюфяка паклю на голове. – Какие волосы! – дрожащим от страсти голосом прошептал добрый до самоотречения Громов. – Ваши губы… О, эти ваши губы! Я хотел бы крепко-крепко прильнуть к ним… Так, чтобы дух захватило. О, ваши розовые губки!.. – Вы не сделаете этого, – пролепетала барышня, закрывая лицо руками. – Это было бы так ужасно!.. – Я не сделаю? О, плохо же вы меня знаете! Страсть клокочет во мне… Я… Он безо всякого усилия оторвал от лица руки барышни, запрокинул ее голову и – действительно впился своими горячими красными губами в ее бледные увядшие губы. – Что вы делаете, – прошептала барышня, обвивая руками шею Громова. – Что ты делаешь, мой дорогой… как тебя зовут?.. – Васей. – …дорогой Вася… Разве можно позволять себе это сейчас? Потом, после свадьбы… Когда мы останемся вдвоем. Громов вдруг обмяк, обвис в цепких объятиях, как мешок, из которого высыпался овес. – Свадь… ба? Какая свадьба? – Наша же, глупенький. Имей в виду, что до свадьбы я позволю тебе целовать только кончики моих пальцев… – По… чему свадьба?! Я не хочу… Девица вдруг откинулась назад и с пылающим лицом воскликнула тоном разгневанной королевы: – Милостивый государь! Я – девушка… И вы меня целовали. Вы мне говорили вещи, которые можно говорить только будущей жене!! Колени Громова сделались мягкими, будто были набиты ватой. – Я… больше не буду… Простите, если я что-нибудь лишнее… позволил. Девица толкнула его на диван, сама уселась рядом и, прижав свое пылающее лицо к его щеке, миролюбиво сказала: – Лишнее? Почему лишнее? Если человек любит – ничего ни в чем нет лишнего… — 126 —
|