Коловрат

— Прибить бы тебя, неверу, — безразлично сказал Хозяин, глядя в сторону. — Стариковское слово ни во что держит… оно, ясно, порты в снегу марать легче, они не свои… На конь, телепень.

Ноги привычно вставали в стремена. Расправились черные крылья, оттолкнулись от снега копыта, клыкасто заржали чёрные жеребцы. Белый берег рухнул вниз и поплыл назад где-то внизу, и перевозчик в лодке, сорвав какой-то чешуей обшитую шапку, низко поклонился летящей в глубь бескрайнего Леса дружине…

Говорят, в непогожие ночи можно увидеть в иных местах Рязанской или Суздальской земли мчащихся по ветрам всадников на крылатых чёрных конях. Посвященные люди знают — это богатырь Коловрат со своею дружиной мчит куда-то по воле Владыки…[233]

Примечания и комментарии

Рассказ о подвиге Евпатия Коловрата, дошедший до нас в составе «Повести о разорении Рязани Батыем», с давних пор вызывал у меня, скажем так, вопросы. Во-первых, удивляла реакция завоевателей на действия Коловрата: «…И стали татары, точно пьяные или безумные… Почудилось татарам, будто мёртвые встали». Отчего бы? Неужели бывалых головорезов, прошедших полмира, так уж напугала банальная партизанщина? Ведь они уже сталкивались с подобными методами ведения войны — и в Хорезме, где против них партизанил Джелаль-эд-Дин, сын Хорезмшаха Мухаммеда, и в Поволжье, где им пришлось столкнуться с не то половцем, не то булгарином Бачманом. Откуда же такой дикий страх и смятение, откуда мысли о восставших мертвецах?

Второе недоумение: «Когда мечи притуплялись, и брали они мечи татарские и секли ими». Как-то редко бывает, чтобы человек был крепче собственного стального клинка… Обычно это меч переживает человека — а то и не одно поколение. Это что ж, воины Коловрата были прочнее собственных мечей?

Третье. С воинами Коловрата расправились, расстреляв из камнеметных машин, «пороков». Почему? Зачем потребовались столь радикальные средства? И почему они оказались действенными — учитывая, что попасть из камнемета во что-то меньше крепостной башни очень непросто?

Нет, проще всего, конечно, на манер того, как сделал это Бушков в «России, которой не было», встать в гордую позу — мол, я умный, а все, особенно авторы источников, дураки, навыдумывали невесть что (даром что сам Бушков потешался в той же самой книге над коронной фразой иных историков «летописец ошибался»). Это проще всего. Гораздо интереснее допустить, что летописцы не были идиотами и читателей своих за таковых тоже не считали, и попытаться представить, что же там происходило в действительности, на лесной окраине Руси в страшную зиму Батыева нашествия.